В перерыве меня разыскал Михалков.

– Толя, Евтушенко собирается выступать по поводу твоего романа, отговори его, тебе это только повредит! Если бы выступил, скажем, Распутин, это было бы солидно.

– А почему тебе не выступить? Ты ведь читал роман.

– Читал. Он мне понравился. Я тебе сказал. Но роман не пойдет, ты там рассуждаешь за Сталина.

– Разве Толстой не рассуждает за Наполеона?

– Но, Толя, ты ведь не Толстой.

– Однако стремлюсь и другим советую. Тебе, Сережа, уже восьмой десяток идет, пора о Боге думать. Ты в своем докладе ни одного настоящего писателя не назвал. Ты не болеешь за литературу, а Евтушенко болеет, потому и хочет говорить о романе.

Обратно в Переделкино мы ехали с Евтушенко, и он мне сказал убежденно:

– Не беспокойтесь, Анатолий Наумович, завтра решится судьба вашего романа.

На следующий день перед открытием утреннего заседания съезда Евтушенко пригласили в комнату за президиумом. Там его ожидали секретарь ЦК Зимянин, министр культуры Демичев и Альберт Беляев.

– Прошу вас, товарищ Евтушенко, в своем выступлении не упоминать роман Рыбакова, – объявил Зимянин.

– Роман прекрасный, – возразил Евтушенко, – его надо поддержать.

– Нет, – вмешался Беляев, – роман антисоветский, его пытались вывезти за рубеж.

– Об этом я не знаю, – сказал Евтушенко, – мне известен только роман. И советую вам, товарищ Беляев, никогда антисоветским его не называть. Иначе попадете в недостойное положение. Многие писатели…

– Товарищ Евтушенко, – перебил его Зимянин, – заграница интересуется романом, и если вы его разрекламируете с такой высокой трибуны, то они его возьмут и издадут. От имени Центрального комитета нашей партии настаиваю, чтобы вы не упоминали романа Рыбакова. Все! Сделайте из этого вывод.

Итак, роман запрещено даже упоминать. Евтушенко выбросил его из своего выступления. Потом разыскал меня, передал свой разговор с Зимяниным.

– Не думайте, я не испугался, но «скалькулировал», что мое умолчание будет выгодно для романа.

Я улыбнулся, представляя, как маленький, тщедушный Зимянин наскакивает на долговязого Евтушенко.

– Чего вы улыбаетесь? – насторожился Евтушенко. – Повторяю, я не испугался.

– Знаю. У меня нет к тебе претензий. Я никогда не сомневался, что ты мне хочешь помочь.

– Главное, Анатолий Наумович, не считайте меня трусом. Я не трус, я буду и дальше бороться за роман, я уже говорил о нем с Распутиным и Астафьевым. Вот, запишите их телефоны в гостинице, позвоните…