Издание: Анатолий Рыбаков; Собрание сочинений в 4-х томах; Том 3-й.
Изд-во: "Советская Россия", Москва, 1982.

http://belousenkolib.narod.ru, 29 мая 2003.

---

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вертилин свободно расположился в потертом кожаном кресле, единственном в маленьком кабинете Полякова, если можно назвать кабинетом этот угол канцелярии, отгороженный фанерной перегородкой. Стояли здесь еще два стула, стол, за которым сидел Поляков, шкаф с чертежами и автомобильными деталями на полках. У двери рукомойник, рядом с ним полотенце и синий в масляных пятнах комбинезон.

- У меня есть резолюция товарища Канунникова,- сказал Вертилин,- но,- он улыбнулся,- вы хозяин, вам и решать.

Улыбка как нельзя больше шла ко всему его облику крупного, полного сорокалетнего мужчины, благодушного и деловитого. На нем был серый в полоску костюм. Открытый ворот рубашки молодил холеное лицо с чистой кожей, ясным лбом, уходящим в залысину, и голубыми приветливыми глазами.

- Покажите резолюцию,- сказал Поляков.

- Резолюция довольно туманная. Если все резолюции так пишутся...- Вертилин протянул записку, вздохнул и стал украдкой разглядывать Полякова.

Перед ним сидел человек лет тридцати пяти, с сухощавым энергичным лицом. Зачесанные на косой пробор черные волосы тронуты на висках первой сединой, без которой это мужествен-ное лицо могло бы показаться несколько грубоватым. Синяя рубашка с темным галстуком свободно облегала широкую грудь и сильные плечи. Почерневшие складки кожи на широких ладонях и крепких пальцах свидетельствовали о долголетней шоферской практике. Хорошо знакомый Вертилину тип начальника гаража, "хозяина" небольшого предприятия. Пытаясь предупредить отказ, Вертилин сказал:

- Конечно, пять-шесть машин не делают погоды: кирпича надо перевезти несколько миллионов штук. Тут нужна сотня машин, и скоро подойдет моя автоколонна. Но пока надо начать вывозку, наряды пропадают.

Поляков возвратил бумагу Вертилину:

- К сожалению, помочь не могу.

- Такая мелочь, пять-шесть машин...

- Все машины уже распределены.

Поляков встал. Вертилин тоже поднялся. Но он был не из тех, кто быстро уходит. С хорошо разыгранным недоумением он спросил:

- Что же мне делать?

- Добейтесь решения облисполкома. Пусть у кого-нибудь снимут и дадут вам.

- Решения мы добьемся. Но пока будут решать, я навигацию упущу. Нам, приезжим заготовителям, все это не так легко пробивать.

Поляков молчал. У него действительно не было свободных машин.

- Будем говорить как хозяйственник с хозяйственником,- веско проговорил Вертилин.- Помогите мне - я помогу вам. Нуждаетесь в строительных материалах? Кроме того, плачу наличными. Я знаю, что такое для предприятия наличные деньги в кассе.

Поляков поднял глаза, внимательно посмотрел на Вертилина.

- Не поймите меня превратно,- продолжал Вертилин.- Закон есть закон, но существуют мелочи, которые закон не в силах предусмотреть, приходится как-то изворачиваться.

Он искал взаимного понимания, когда возникшая симпатия решает дело.

- Напрасно вы теряете время,- сказал Поляков.- Свободных машин нет.

Наступило молчание. Вертилин не уходил. Черт возьми! Он не от себя пришел, а от крупной государственной стройки. На минуту он забыл о действительной причине своей назойливости. Волнение сообщило его голосу искреннюю проникновенность:

- У вас есть, конечно, основания отказывать мне. Но не случалось ли и вам быть в моем положении? И не думали ли вы тогда, что если бы люди отнеслись к вам по-человечески, то помогли бы.

- Все это так,- ответил Поляков,- но мы недодаем на линию много машин. И за это нас бьют.

- Еще за пять машин не повесят,- сразу повеселел Вертилин. Ему казалось, что он задел в душе Полякова какую-то живую струнку и этим исправил промах, который сделал, заговорив об оплате наличными деньгами.

- Для того чтобы выделить вам эти пять машин, их надо у кого-то отнять,- сказал Поляков.- Этого делать я не имею права. Самое для вас верное: пригнать сюда колонну и ни от кого не зависеть.

- Ну что ж,- Вертилин взял шляпу, перекинул через руку макинтош.- Нет так нет. А все же я буду вам надоедать.- Он улыбнулся в знак того, что они расстаются если не друзьями, то хорошими знакомыми.

- Заходите,- Поляков тоже улыбнулся, обнажив два ряда крепких белых зубов. Казалось, будто он улыбался не шутке Вертилина, а своим собственным мыслям.

Двор, куда вышел Вертилин из конторы, был обнесен новым забором, ворота обиты железом, проходная будка выкрашена зеленой краской. Вокруг помоста для мойки машин не было обычной лужи: вода уходила в специальный сток. Из-за красных, потемневших от времени кирпичных стен мастерской доносился глухой шум производства: удары молота по железу, рокот моторов, шипение электросварки. Возле гаража стояли три грузовика; вокруг них хлопотали шоферы, готовясь в рейс. Хорошие машины! Чисто вымытые, свежевыкрашенные, с застекленными кабинами. У автобазы - лучшие машины в городе.

Во всем ощущалась крепкая хозяйственная рука. Порядок Вертилин увидел даже в том, как старичок сторож, наморщив лоб, проверил отметки в пропуске, затем предупредительно открыл дверь и козырнул.

Неожиданный отказ Полякова расстраивал тщательно обдуманный Вертилиным план. В этом плане автобаза занимала место не главное, но существенное: ей предстояло служить ширмой, за которой разыграется сама комбинация.

Случай помог Вертилину. Выйдя из проходной, он столкнулся со снабженцем автобазы Смолкиным.

Полнота не мешала этому румяному молодому человеку, в новеньком защитном кителе и синих брюках навыпуск, быть крайне подвижным и деятельным. Сейчас он шел быстрой походкой, присущей людям, которые всегда торопятся без всякой к тому причины.

- А я только от вас! - воскликнул Вертилин, останавливаясь посреди тротуара и широко разводя руками.

Изобразив на лице не меньшую радость и выказывая крайний интерес к Вертилину и его делам, Смолкин спросил:

- Были у Полякова, все в порядке?

- Не совсем,- ответил Вертилин, всматриваясь в плутоватое лицо Смолкина.

- Неужели отказал? - испуганно спросил Смолкин и даже схватил Вертилина за руку.

- Да.

- Не может быть?!

- Как видите,- ответил Вертилин, легонько освобождая руку.

- Странно.- Смолкин покачал головой.

- Мне с ним и поговорить толком не удалось. Народу в кабинете полно.

- У него всегда сутолока,- подтвердил Смолкин, знавший, что Поляков никогда не принимает сразу нескольких посетителей.

- А поговорить есть о чем,- многозначительно произнес Вертилин, не сводя со Смолкина оценивающего взгляда.

- Ничего,- успокоил его Смолкин,- все наладится, забегите как-нибудь, потолкуем.

- Мы можем встретиться сегодня, - сказал Вертилин.

- Когда?! Кончаю я поздно, надо домой заскочить, пообедать.

- Вот и поужинаем.

Вечером они сидели за столиком летнего ресторана на веранде, увитой побегами дикого винограда. Внизу, по аллеям сада, двигались толпы гуляющих, скрываясь и вновь возникая в свете редких фонарей. На танцевальной площадке играл духовой оркестр, заглушая звуки оперетты, доносившиеся из летнего театра.

Вертилин изучал меню. Официант стоял перед ним в позе той небрежной почтительности, которой официанты показывают посетителю бессмысленность его долгих размышлений. Смолкин громко переговаривался со своими многочисленными приятелями, сидевшими за соседними столиками, оглушительно смеялся и, не задумываясь, обещал Вертилину все устроить. При этом он делал пренебрежительный жест рукой, как бы говоря: "Все это для нас пустяки!"

Вертилин, сам снабженец, знал цену подобным обещаниям. Говорить надо по-деловому. Во-первых, он может помочь автобазе со стройматериалами; во-вторых, у него кое-какие связи в Москве; в-третьих...

- ...В-третьих,- перебил Смолкин, поднимая рюмку,- должны мы поддерживать друг друга или нет? За успехи!

Выпив и закусив, Смолкин продолжал:

- Подумаешь, пять машин! Все это решает начальник эксплуатации, а мы с ним живем - во! - Смолкин сжал ладони одна в другой.

- Значит, договорились? - сказал Вертилин.- Я постараюсь быть вам полезным.

Смолкин поморщился. Ничего базе от Вертилина не нужно.

- Мне надо начать вывозку немедленно,- напомнил Вертилин.

- Не задержим. Передайте заявку мне, я сам все оформлю. Послезавтра можем встретиться в Росснабсбыте. Часа в два вас устраивает?

- Вполне.

Играет ли Вертилин в преферанс? Есть партнеры. И бильярд в городе неплохой, возле ресторана "Восток".

Но Вертилину нужна была автобаза, а не преферанс и бильярд.

- Как вам работается на базе? - заранее делая сочувственное лицо, спросил он.

- Не говорите! - сокрушенно сказал Смолкин.- Автомобильное снабжение! - Он поднял вилку.- Пять тысяч наименований деталей, номенклатурка - дай бог!

- Сколько вам платят? - спросил Вертилин и, услышав ответ, качнул головой: - Не густо.

- Ставки у нас мизерные,- подхватил Смолкин,- рядом, на станкостроительном, ставка вдвое больше, работы в три раза меньше.

- Перейдите.

- Привычка, черт бы ее побрал! На автобазе ценят, понимаете: знают, как все достается.

- С вашим директором работать, видно, не легко,- сказал Вертилин.

- Человек с характером! - согласился Смолкин. Потом добавил: - Да ведь в его должности без этого нельзя. Живем в областном центре, у всех на виду, над нами сто хозяев, все командуют, все рвут на части.

- Говорят, он не ладит с управляющим трестом,- осторожно заметил Вертилин.

Смолкин на секунду скосил на него глаза, потом уверенно произнес:

- Что вы! У них с Канунниковым наилучшие отношения.

"Ну, брат, я про это тоже кое-что знаю,- подумал Вертилин.- Хоть и хитер ты, да не очень".

Яростно разжевывая шашлык и поглощая пиво, Смолкин разглагольствовал о разных пустяках, нимало не заботясь, интересно ли это Вертилииу. А тот с удовлетворением думал, что Смолкни звезд с неба не хватает и прибрать его к рукам будет не трудно.

- Кстати, наряды на кирпич у вас майские? - спросил вдруг Смолкин.

Вертилин насторожился.

- Да. А что?

- Если майские, значит, у нас больше оснований дать вам немедленно машины.

- Пожалуй,- согласился Вертилин, по про себя отметил: вопрос задан не зря, этот краснощекий весельчак не так уж прост.

Вертилин задумчиво погладил ножку бокала.

- Только, пожалуйста, не задержите меня с машинами.

- Какие могут быть разговоры?! Доложу хозяину, и все в порядке.

- Еще как он посмотрит!

- Что же вы думаете, он не понимает, что к чему?

"Сообразительный парень",- решил Вертилин.

Он оплатил счет без особого сожаления. Эти деньги не пропадут.



ГЛАВА ВТОРАЯ



Наступил тот поздний час, когда в конторе никого нет, помещение убрано, на столах чисто и телефон мирно дремлет, поникнув черной трубкой.

Из-за стены, отделявшей кабинет от гаража, слышалось рычание моторов, из диспетчерской доносились голоса шоферов, сдающих путевки, и кондукторов, считающих выручку. Машины возвращались с линии, и в окне то и дело возникали молочные полосы света. Они освещали склонившуюся над таблицей голову Полякова, его твердо очерченный профиль, карандаш в сухих крепких пальцах. Он рассматривал отчет о работе автобазы.

Экономист Леонид Иванович Попов сидел в знакомом уже читателю кожаном кресле. Стекла больших очков в роговой оправе не могли скрыть напряженного и беспокойного взгляда, следившего за карандашом Полякова. Весь его вид как бы говорил: "Делайте как вам угодно. Я человек подчиненный, и я молчу".

Попов считал главным достоинством экономиста умение составить отчет "вовремя и хорошего качества", то есть представить работу своего предприятия в наилучшем виде. Он не извращал цифр, но умел подчеркнуть лучшие, не скрывал недостатков, но акцентировал успехи. И теперь, когда автобаза перевыполнила апрельский план, Леонид Иванович построил отчет так, чтобы он отвечал на вопрос: "Каким образом автобаза достигла такого результата?" Для этого он на все лады анализировал работу пассажирского транспорта, по которому план был перевыполнен, оставляя в тени грузовой, едва-едва вытянувший программу.

Поляков поступил наоборот: все внимание он уделил грузовым перевозкам, и Леонид Иванович понял - отчет придется переделывать. Он представил себе картину заседания в тресте. Канунников скривит губы в злой усмешке: "Опять себя для битья выставляете?! Что ж, получайте". И получат! И поделом, раз сами напрашиваются!

Его мрачные мысли были прерваны коротким замечанием Полякова:

- Из ста пятидесяти машин в среднем работало только сто двадцать.

- Новые машины не стояли бы.

Этот ответ означал: "Надо не возиться со старым барахлом, а добиваться новых машин".

- Машины слишком долго стоят под погрузкой и разгрузкой,- продолжал Поляков.

Что мог возразить Леонид Иванович? Разве Поляков сам не понимает? Машины работают в городе, на коротких расстояниях, вот и стоят много времени под погрузкой и разгрузкой.

Но напоминать об этом Леонид Иванович счел бесполезным. Только заметил:

- Зато обратите внимание, Михаил Григорьевич: семьдесят два процента с грузом. Это же неслыханно на городской работе!

Поляков отложил в сторону карандаш и посмотрел на Попова.

- Вы видите семьдесят два процента груженого пробега, а я вижу двадцать восемь процентов порожнего. Отчет - это не мармеладка, а пилюля: чем она горше, тем лучше действует.

Он встал, собрал со стола испещренные заметками ведомости, протянул их Попову.

- Берите. Послезавтра на производственном совещании доложите весь материал. Покажите каждому, сколько убытку приносит его плохая работа.

Леонид Иванович, расстроенный, вернулся в контору. Начальник эксплуатации Степанов кивнул на дверь кабинета:

- Один?

В ответ Леонид Иванович буркнул:

- Иди.

- Будет концерт,- сказал Степанов, поднимаясь и подбирая бумаги.

- Что такое?

- Тракторсбыт шесть машин прогнал порожняком!



Тревога Степанова оказалась напрасной.

Поляков молча прочел докладную записку шоферов, а утверждая разнарядку, красным карандашом вычеркнул Тракторсбыт. Не давать машин!

- Как бы скандал не вышел, Михаил Григорьевич,- предупредил Степанов.

- Не давать машин! - коротко произнес Поляков.

- Слушаюсь.

Взгляд Полякова задержался на одной строчке ведомости:

- Почему включен Стройтрест? Он расплатился?

- Звонил Жуков...

- Он расплатился?

- Нет.

- Почему вы включили его в разнарядку?

- Вас как раз не было, Михаил Григорьевич, звонил Жуков - председатель горсовета, потом товарищ Канунников звонил. Приказывали обязательно занарядить Стройтресту десять машин.

- Ну и что же?

Степанов развел руками:

- Председатель горсовета...

Поляков вычеркнул в разнарядке Стройтрест. Раздался телефонный звонок. Поляков поднял трубку, узнал голос управляющего Автотрестом Канунникова.

- Михаил Григорьевич? Здорово!

- Здравствуйте, Илья Порфирьевич.

- Как дела?

- Ничего.

- Ничего, говоришь?

- Ничего.

- Слушай, Поляков, сам проследи. Машины Стройтресту чтобы без всякого опоздания подать! Что, брат, сегодня на облисполкоме было! Я говорю: "Закидаем машинами, только возите". Приказано десять машин им выделить.

- Не могу, Илья Порфирьевич. За ними сто восемнадцать тысяч задолженности.

- А... До сих пор не расплатились?

- Нет.

- Вот черт, совсем упустил из виду. Закрутишься с делами, забудешь, как самого зовут. Ну ладно. Завтра мы им машины дадим, а послезавтра посмотрим. Доложу облисполкому.

- Не могу, Илья Порфирьевич. Есть приказ: должникам не возить.

- Знаю, знаю, но ничего на этот раз не попишешь. Придется выделить.

- Не могу.

- А я приказываю!

- Дайте официальный приказ: "Несмотря на наличие задолженности, машины Стройтресту выделить".

- Страхуешься?

- Страхуюсь. И кстати: Тракторсбыту машин завтра тоже не даем.

- Это почему?

- Опять не дали загрузить машины в обратный рейс. Прогнали порожняком.

- У них запчасти к тракторам, тут судом пахнет.

- Знаю.

- Знаешь, так смотри. А вот Стройтресту чтоб машины были.

- Если дадите приказ.

- То, что я говорю, и есть приказ.

- Разрешите записать его телефонограммой?

- Никаких телефонограмм! Нечего бюрократизм разводить! Вот мое последнее слово. Чтоб завтра машины Стройтресту были. Всё. Точка.

Канунников бросил трубку. Поляков спокойно положил свою на рычаг.



Предприятие, которое возглавлял Поляков, выросло из маленького гаража Союзтранса, имевшего в 1929 году всего три автобуса, три старых громоздких "лейланда", отслуживших свой век на московских улицах.

За двадцать лет парк загряжской автобазы вырос до ста пятидесяти машин. Пассажирские линии покрыли город и тракты, где до войны можно было видеть многострадальные "лейлан-довские" кузовы, приспособленные под автобусные стоянки. Они были малонадежным укрытием от дождя и зноя. Зато любая остановившаяся возле них машина служила наглядным свидетельством прогресса автомобильной техники.

Но размещалась автобаза в том же гараже, что и двадцать лет назад. Машины стояли во дворе, а мастерские ютились в тесных, неприспособленных помещениях.

Теперь Поляков ждал звонка технорука Любимова, который поехал в Москву добиваться в министерстве разрешения строить новые ремонтные мастерские.

Поляков надеялся, что строительство разрешат, хотя в полной мере представлял себе трудности: строить придется за счет собственных накоплений, значительная часть времени упущена, и Канунников, конечно, будет мешать.

Снова раздался телефонный звонок. На этот раз Москва. У аппарата Любимов.

- Алло! Любимов! Здравствуй. Как дела?

- Мастерские строить разрешено. Стоимость первой очереди - семьсот тысяч рублей; все освоить в этом году. С проектом ознакомился: проект хороший... В министерстве предупредили: если не освоите, не берите.

- А ты как считаешь - брать?

- Такой случай упускать нельзя.

- А если завалим?

- Не думаю. Коробка простая. Дадут кирпич - в два месяца выгоним.

- Как бы нас с тобой раньше не выгнали.

- Кто-нибудь после нас достроит, зато мастерские будут.

- Это ориентир неважный. Ну ладно! Бери проект и выезжай. Остальное брось. Пошлем Смолкина, он доделает. Послезавтра к вечеру жду.

Как все просто и быстро делается! Уже завтра нужно начинать хлопоты о кирпиче, лесе, камне, стекле, кровле, о рабочих, о деньгах. Мастерские станут реальностью. А он их добивался столько лет!



ГЛАВА ТРЕТЬЯ



Управляющий Автотрестом Канунников обычно сидел в своем кабинете до полуночи, пока не расходилось областное начальство,- это давало ему право приходить на работу в полдень.

Кабинет был большой, просторный, оклеен коричневыми обоями, с ковром на полу, шеренгой мягких стульев у одной стены, диваном у другой и двумя низкими тяжелыми креслами у огромного письменного стола. На третьем кресле, еще более массивном, чем остальные, по-хозяйски грузно и основательно сидел сам Канунников. Казалось, и хозяин этого кабинета, и мебель всем своим видом говорили: "А ну, попробуйте сдвиньте нас".

Канунников был директором-профессионалом. Заведование чем-нибудь стало его специальностью. Был он и председателем правления деревообделочной артели, и заместителем председателя райисполкома, заведовал горкомхозом, директорствовал на крахмало-паточном и ликеро-водочном заводах, работал в аппарате облисполкома. В конце концов он, по местному выражению, "присох" в Автотресте.

Он был неглуп, изворотлив, успел кое-чего нахвататься, "хотя и не специалист, но опытный хозяйственник". К тому же он был "свой", "здешний", "на наших глазах вырос". Почему-то все были уверены, что он, Канунников, "дело вытянет".

Руководители, подобные Канунникову, забывают свою первую профессию и не приобрета-ют никакой другой. Их девиз краток: "Начальство должно быть довольно". В случае же "чего-нибудь" начальство должно быть убеждено, что виноваты не они, а кто-то другой. Если же сва-лить свои ошибки на кого-то другого не удается, они разводят руками, сокрушенно вздыхают: "Конь о четырех ногах, и тот спотыкается". Этот конь хоть и спотыкается, но всегда их вывозит.

Канунников понимал, что, не давая машин Стройтресту и Тракторсбыту, Поляков ставит себя под удар, но закон на его стороне, возить в долг запрещено. Достанется же ему, Кануннико-ву: он ни слова не сказал о задолженности и тем самым ввел всех в заблуждение.

Нужно выкручиваться. Он снова поднял трубку и попросил соединить с управляющим Стройтрестом Грифцовым.

- Грифцов! Здорово, друг! Извини, что беспокою... Ну раз ничего, то ладно. Почему я не сплю? Да вот сижу, все о вчерашнем заседании думаю.

Он сочувственно почмокал губами:

- Вот так и живем. Хорош, хорош, а случись что - все на тебя навалятся. Хотел я сказануть, да зачем масло в огонь подливать? Привык, говоришь? Хе-хе... Это верно, нам не привыкать, за битого двух небитых дают.- Лицо его расплылось в добродушной улыбке, потом вдруг стало озабоченным.- Да, слушай, Грифцов! Ведь ты и меня в дурацкое положение поставил. Ей-богу. Деньги-то ты не платишь. Знаешь, сколько за тобой? Правильно, сто восемнадцать тысяч. Вот и получается: не могу я тебе машин выделить, не имею права. Верно, на облисполкоме я молчал, но сидел как на горячих углях. Думаю: откажусь дать машины - еще больше тебя колотить начнут, соглашусь - меня министерство стукнет за то, что должникам вожу. Думал, думал и решил: о задолженности не говорить, выручить тебя, а потом столковаться с тобой - ты мне немного деньжонок подбросишь, и все будет в порядке. Сегодня я тебя выручил, завтра - ты меня. Денег нет? Надо найти. Ты войди в мое положение: мой главбух в министерство такую петицию накатает... Ничего не можешь поделать... Гм... Тогда извини, машин я тоже не могу дать.

Потом он с сердитым видом, нервно крутя в руке карандаш, слушал длинную тираду Грифцова.

Грифцов уверял, что на расчетном счете денег у него нет. Дней через пять, возможно, он рассчитается. Канунников не даст машин? Об этом следовало заявить на исполкоме.

- В общем, ясно,- перебил его Канунников,- за то, что я тебя выручил, ты меня теперь под монастырь подводишь, спасибо.

Да нет, Грифцов вовсе не хочет подводить его, но денег-то нет. Канунникову следовало сказать на исполкоме о задолженности: семь бед - один ответ. Исполком бы увидел, в каких условиях он, Грифцов, работает.

Но Канунников твердил одно: за доброе отношение ему платят черной неблагодарностью, вместо того чтобы найти выход, его делают козлом отпущения. Он говорил, говорил, пока не вырвал у Грифцова обещания связаться с управляющим банком и сделать все возможное.

Через полчаса Грифцов позвонил. Завтра автобазе переведут семьдесят тысяч в счет задолженности. Он делает это ради их добрых отношений, но наживает новые неприятности: будет грандиозный скандал с поставщиками.

- Ничего, ничего,- в радостном возбуждении успокаивал его Канунников,- все обойдется. Только вот что, скажи своему бухгалтеру, пусть платежное поручение выпишет сейчас, сегодняшним числом. Банк закрыт? Ну и что: выписали, да опоздали в банк. Зачем мне это нужно? На случай ревизии: знал, мол, что вы уже выписали поручение, и дал машины. Ну, спасибо, бывай, спи.

Он положил трубку и с удовлетворением потер руки: "Ну, Поляков, узнаешь теперь, как не выполнять моих приказаний".



ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ



Все произошло именно так, как и предполагал Канунников.

Утром позвонил заместитель председателя облисполкома Иванов и спросил, почему не выделены машины Стройтресту и Тракторсбыту.

- Директор автобазы Поляков не выполнил моего приказания,- ответил Канунников.

Потом, ерзая на стуле, он выслушал строгие внушения Иванова.

Почему он распустил людей? Сам он для мебели, что ли? До каких пор Поляков будет самоуправствовать?!

Канунников начал твердо защищаться. Насчет Тракторсбыта он не в курсе дела, разберется - доложит. О Стройтресте он дал ясный приказ: выделить машины! Он не может работать за каждого директора базы, у него их восемь. А в отношении Полякова что же делать? Не так-то просто подыскать директора. Все же инженер, на этой базе с шоферов начинал, демобилизован-ный офицер.

Иванов сердито оборвал его.

Зачем он рассказывает биографию Полякова? Не биография нужна, а работа. Хватит! Извольте со своим Поляковым немедленно явиться в облисполком!

Канунников тут же позвонил Полякову:

- Достукались, Михаил Григорьевич! Звонил Иванов, вызывает нас. Предупреждал тебя! Теперь не знаю, как отбрехиваться будем.



Когда Поляков явился в облисполком, все уже были в сборе.

Управляющий Стройтрестом Грифцов и управляющий Тракторсбытом Кудрявцев сидели за длинным столом, вполголоса переговариваясь. Канунников с видом человека, ожидающего несправедливого наказания, пристроился у стены, положив на колени блестящую коричневую папку.

Иванов сидел во главе стола. Поляков не был с ним знаком: Канунников не допускал своих подчиненных к вышестоящему начальству. У Иванова было длинное морщинистое лицо, лохматые седые брови нависли над глубоко сидящими глазами. Желтый чесучовый пиджак придавал ему несколько старомодный вид.

Кончив подписывать бумаги, Иванов неприязненно посмотрел на Полякова:

- Доложите, почему не выделены машины!

Поляков встал и коротко доложил:

- Позавчера по вине Тракторсбыта шесть машин прошли порожняком до Спасска сто шестьдесят километров. Из-за этого не был вывезен срочный груз потребительской кооперации. Что касается Стройтреста, то за ним задолженность сто восемнадцать тысяч рублей, а перевозки в долг запрещены.

- Вы получили приказ выделить машины Стройтресту?

- Да.

- Почему не выполнили?

- Этот приказ нарушает закон.

Некоторое время Иванов сидел молча, потом обратился к Кудрявцеву:

- Почему не загрузили машины?

- Все, что говорил здесь Поляков,- клевета! - объявил Кудрявцев.- Ни одного слова правды. Как это я не дал загрузить машины? Смешно! Что я их, за колеса держал? Но они сами не хотят. Им выгоднее ехать порожняком: вон сколько баб с мешками на дорогах! Непонятно: автобаза для клиентов или клиенты для автобазы? Поляков вытворяет, что его левая нога хочет. Этому пора положить конец.

Поляков протянул Иванову акт:

- Вот акт, подписанный не только шоферами и представителем кооперации, но и агентом Тракторсбыта.

Кудрявцев обрушил кулаки на стол:

- Этот агент такой же жулик, как и ваши шоферы! На пару работают. Его подписи грош цена.

Иванов постучал по столу карандашом, и Кудрявцев затих

Слово получил Грифцов.

- Да, действительно задолженность автобазе сто восемнадцать тысяч рублей. Однако Стройтрест принимает меры к ее погашению, семьдесят тысяч уже переведено.- Он вынул из портфеля и положил перед Ивановым копию поручения.- Остальные будут переведены в ближайшие дни. Об этом достигнута полная договоренность с Ильей Порфирьевичем.- Он обернулся к Канунникову, тот утвердительно кивнул.- Я вполне понимаю товарища Полякова как хозяйственника, но должен заметить, что юридически...

- Минутку,- перебил его Иванов, рассматривая копию поручения.- Вы что ж,- он обратился к Полякову,- не знали, что вам переведено семьдесят тысяч?

- Не знал. По-видимому, деньги переведены только сегодня.

- Сегодня шестое. Здесь написано: пятое.

- Поручение выписано вчера,- пояснил Грифцов,- но деньги переведены только сегодня.

- Странно,- заметил Поляков,- вчера, товарищ Грифцов, вы мне сказали, что раньше десятого денег не будет.

Грифцов покраснел и посмотрел на Канунникова. Тот сидел, прикрыв глаза.

- Ну и что же,- сказал Иванов,- Грифцов думал рассчитаться десятого, а сумел раньше. Сумел, о чем и сообщил Канунникову. Канунников дал вам распоряжение. Вы его не выполнили. Деньги у вас на счету, а машин нет.

Поглядывая на Канунникова, Грифцов, волнуясь, сказал:

- О переводе денег договоренность с банком достигнута только поздно ночью. Товарищ Поляков действительно не мог предполагать, что деньги к нему поступят сегодня.

- Его дело - не предполагать, а выполнять,- недовольно сказал Иванов.- А зачем вы поручение выписываете, если не знаете, сумеете ли перевести деньги?

Грифцов молчал.

- Как же это получается? - продолжал Иванов.- Полякову вы заявляете, что денег нет, с банком еще не договорились, а поручение, оказывается, уже выписано.

- Поручение было выписано ночью по просьбе Ильи Порфирьевнча,- сказал Грифцов.

Иванов повернулся к Канунникову:

- А вам зачем это потребовалось?

Канунников, не проронивший еще ни слова, посмотрел на него невинно-простодушным взглядом.

- Я считал, что если они заранее выпишут поручение, то наверняка переведут деньги.- И, не давая никому опомниться, продолжал: - А в отношении товарища Кудрявцева нужно прямо сказать: не дает он загружать машины, не дает. Чуть что - применяет санкции. Например, просим запчастей к "Победе" - он не дает, хотя знает, что мы ремонтируем машины облиспол-кома.- Канунников искоса посмотрел на Иванова.- Вот вашу, например, машину, Андрей Васильевич, мы почему в ремонте задержали? Не давал Кудрявцев запчастей, а ведь знал, что машины облисполкома.

Разговор снова завертелся вокруг Тракторсбыта, как того и хотел Канунников. Зазвонил телефон. Иванов долго разговаривал с районом, потом встал и сказал:

- Ответственные люди, а не можете договориться. Кудрявцев не дает загружать порожние машины, гоняет их вхолостую. Он выигрывает на этом минуты, а государство теряет тысячи. Разве это не преступление, товарищ Кудрявцев?

Кудрявцев пробормотал в ответ что-то невнятное.

Иванов продолжал:

- Грифцов тоже хорош, поддается на какие-то странные, больше того - подозрительные манипуляции с выпиской поручения. Зачем это надо? Кого вы собирались обмануть, товарищ Канунников? Это не к лицу вам обоим.

Канунников встал, прижал руки к груди.

- Я же вам докладывал, Андрей Васильевич. Никакого обмана здесь нет.

- Хорошо, хорошо,- перебил его Иванов,- тем лучше, что без обмана, а еще бы лучше без заднего числа.

Он повернулся к Полякову:

- Никто не оспаривает ваших директорских прав, но хозяйство-то у нас плановое. "Не дам машин" - это проще всего. Но этим вы дезорганизуете работу других предприятий. Куда это годится?

Поляков пожал плечами: мол, делать так не годится, но делать по-другому у меня нет возможности.

Иванов пристально посмотрел на него, потом обратился к Грифцову:

- Вы когда погасите задолженность?

- К десятому.

- Посмотрим.- Иванов перелистал настольный календарь.- Двенадцатого мая, товарищ Поляков, доложите мне о расчетах с Грифцовым.



ГЛАВА ПЯТАЯ



Максимов притормозил автобус, оглянулся, но Валя уже спрыгнула с подножки и побежала сдавать выручку. В тускло освещенной двери конторы мелькнула ее тонкая фигура в черной кондукторской куртке, с сумкой на боку. Максимов включил скорость и повел машину в гараж. Полагается промыть автобус. Да ведь пока провозишься - Валя уйдет. Одну ночь и немытый постоит.

Поставив автобус на стоянку, он вылез из кабины и огляделся, разыскивая глазами механика - путевку подписать. В гараже пахло бензином. Синий дымок отработанных газов стелился по закопченному потолку с побитой штукатуркой. Равномерно хлопал на сшивке приводной ремень компрессора. Слесари ночной бригады возились у машин. Длинные шнуры переносных ламп волочились за ними по цементному полу, цепляясь за колеса и буфера тесно стоявших автомобилей.

Черный кожаный комбинезон с застежками "молния" делал высокую фигуру Максимова чуть неуклюжей. Из-под сдвинутой на затылок военной фуражки с пятиконечным пятном на околыше выбивались русые волосы. Голубоглазое, с едва заметными следами оспы лицо неизменно сохраняло выражение добродушного лукавства.

- Эй, шплинт! - окликнул Максимов слесаря-подростка Пашку Севастьянова.- Где механик?

Пашка закреплял дверцу соседнего автобуса. Посапывая и наваливаясь грудью, он обеими руками с силой вращал отвертку. Замасленная телогрейка доходила ему до колен, длинные рукава опускались на ладони.

- У тебя спрашивают: где механик? - повторил Максимов.

Пашка довернул шуруп, провел рукой по накладке, открыл и закрыл дверцу, проверяя, хорошо ли действует замок, потом положил отвертку на крыло, вытер руки о ветошь и, ни к кому не обращаясь, произнес баском:

- Перекурим это дело.

Посмеиваясь, Максимов вынул из портсигара папиросу. Пашка взял, покатал ее между пальцев, прикурил от протянутой Максимовым спички и, затянувшись, сказал:

- В токарной, у Тимошина.

Закашлялся, глубоко перевел дыхание:

- Крепка-а-я...

Токарной называлась комната с низким сводчатым потолком и двумя широкими, в частых переплетах, окнами: перед каждым стояло по токарному станку. Над одним станком горела лампочка под круглым металлическим абажуром, конус яркого света серебрил стальную стружку. Она вилась из-под резца, свисая и падая в железный ящик.

Несколько мгновений Максимов смотрел на увлеченного работой Тимошина. Первый рационализатор на базе, и парторг, и в журналах печатается, и все такое прочее, а все же дружок, из одной миски щи хлебали.

- Здорово, Прокофий! - окликнул Тимошина Максимов.- Механика не видал?

- А, Петро!..- Тимошин перевел станок на холостой ход и выпрямился, худощавый, сутуловатый.- В кузницу старик пошел, сейчас вернется.

Максимов скосил глаза на станок:

- Ну, как оно?

- Скажу "хорошо" - не поверишь, скажу "плохо" - не поможешь.

Тимошин подошел к висевшему на стене шкафчику, выбрал резец.

- Значит, скоро в лауреаты? - протянул Максимов с насмешливой уважительностью.

Тимошин с силой затянул в патроне деталь.

- Ага!

- На все сто тысяч?

- Не меньше.

- Значит, выпьем?

- Кто-нибудь выпьет.

Он потянул рукой ремень, включил рубильник. Станок снова зажурчал и погнал стружку.

В цех, неся в клещах раскаленную болванку, вошел механик Потапов, кинул болванку на обитый железом верстак, положил рядом клещи, обычным угрюмым взглядом поверх железных очков посмотрел на Максимова, протянувшего ему путевку.

- Подписывай, Иван Акимыч, полчаса дожидаюсь.

- Не торопись,- сказал Тимошин, не отрывая глаз от детали.- Валя не убежит.

- Как машина? - Потапов вытащил из кармана огрызок карандаша, прижал путевку к тискам, подписал.

- Порядок!

- Промыл?

- Вопрос! - не моргнув глазом, соврал Максимов.



Деревянные домики, прижимаясь к земле, притаились за длинными заборами. Блестки лунного света расплескались на булыжниках мостовой. Ночь, еще прохладная, уже хранила в себе волнующие запахи майского дня, теплые ароматы весеннего солнца и пробуждающейся земли.

Максимов и Валя шли молча, испытывая неловкость, которая предшествует решительному объяснению.

Наконец Максимов заговорил.

Зачем ей понадобилось переходить на линейный пункт? Приятно мыкаться в такую даль на попутных машинах? И чем плохо на автобусе? Конечно, кондукторская должность незаметная, да что толку в этой заметности, когда диспетчер сидит на одной ставке, а кондуктор на премии: заработок вдвое больше и ответственности никакой.

- Работа интереснее,- нехотя ответила Валя.

Максимов пожал плечами.

- "Работа интереснее"... Наше дело: крути баранку, рви билеты, получай двугривенные.

Валя молчала, и он добавил:

- А потом, ведь ты учиться собиралась.

Он прибег к этому аргументу только потому, что искал убедительных доказательств. А учиться? Пусть и не думает! Зачем ей? На жизнь он не заработает?!

В окнах облисполкома на Советской улице еще горели огни. Прохожих на улице не было. За решетчатой изгородью городского сада светилась пустая веранда ресторана с голыми, без скатертей, столиками. Максимов смотрел на песчаные дорожки, и ему казалось, что сад наполнится сейчас шумом гуляющей толпы и в верхушках неподвижных деревьев задрожат звуки оркестра. Здесь проводил он вечера, встречался с девушками, которые его любили, и товарищами, которых растерял. Неужели он теряет и Валю?! Он искоса посмотрел на нее. Она была почти одного с ним роста. Волосы, спадающие на воротник куртки, казались черными. На самом деле они светло-каштановые, тонкие и волнистые.

Что же произошло? Почему все разладилось? "Работа интереснее". Это ведь для отвода глаз. Из-за него уходит Валя с автобуса. А что он ей плохого сделал?

Он заговорил с необычной для него горячностью. Разве она знает, что такое диспетчерский пункт на линии? Там такое бывает - ни за что в неприятность попадешь.

И зачем ей работу менять, если она в институт поступает?

- Тебя моя учеба интересует? Вот уж никогда не думала,- сказала вдруг Валя.

Насупившись, он пробормотал:

- Сама говорила, что учиться собираешься. Вот я и сказал.

- Ах, если так...- ответила Валя.

Они подошли к ее домику. Прощаясь, Максимов задержал Валину руку:

- Постоим.

Она прислонилась к ограде палисадника, устремив мимо Максимова безразличный взгляд.

Раньше Максимов не знал неудач в любви - он никогда не добивался ее. Его чувства были ограничены понятиями: нравится, не нравится. Он не слишком увлекался в первом случае и никогда не горевал во втором. Снисходительная шутливость была его обычной манерой в обращении с девушками. Теперь впервые он убедился, что его присутствие кого-то тяготит.

Сначала он решил прекратить бессмысленное ухаживание. "Это не про нас, нам что-нибудь попроще",- говорил он себе, укрепляясь в принятом решении. Но не мог порвать с Валей. И сейчас он не знал, что сказать ей. Он боялся и не хотел услышать ответ, который заранее предчувствовал.

- О чем будем говорить? - спросила Валя, продолжая смотреть мимо Максимова.

Он сказал:

- Может, ты не хочешь, чтобы я тебя провожал?

Она вскинула брови:

- Это никому не запрещено.

- Всякий может?

- Всякий меня не провожает.- Она поморщилась.- И потом, знаешь, поздно уже. Спокойной ночи.

- Ведь завтра опять в вечернюю.

- Нет, пора.

Она кивнула ему едва заметно, взбежала на крыльцо и скрылась за дверью.



На следующее утро Максимов проснулся поздно. Спешить некуда: сегодня ему во вторую смену.

Привычным движением он протянул руку к стулу, нащупал под одеждой часы.

Половина двенадцатого! Он скинул одеяло, сел на кровати, закурил.

Неслышный ветер раскачивал за окном гибкие верхушки тополей, их листья трепетали на солнце. Большая муха билась о стекло. За деревьями переливалась дальняя голубая лента Оки и чернело шоссе, ведущее на пристань.

Максимов вспомнил вчерашний разговор с Валей, поднялся, выбросил руки, потянулся, но обычного ощущения утренней бодрости не было.

Он оделся, собрал посуду и понес ее на кухню, где возле двух шипевших друг на друга примусов хлопотала Мария Федоровна, жена Тимошина.

Скрыв за громогласным приветствием некоторое смущение, Максимов открыл кран и поставил посуду под струю. Брызги полетели во все стороны.

Мария Федоровна легонько оттолкнула его от крана:

- Пусти уж, судомойка!

Он прислонился к окну, наблюдая за быстрыми движениями ее полных белых рук. Густые черные волосы, блестящие, гладко зачесанные, большим тугим узлом опускались на затылок. Она была в том среднем возрасте, когда полнота придает фигуре стройную пышность, а морщинки вокруг глаз, черных и живых, кажутся образованными задорной и лукавой усмешкой, не сходящей с миловидного и все еще привлекательного лица.

- И откуда столько посуды? За год, что ли, насбирал? Скажи, когда на свадьбе гулять будем?

- Как с Прокофием разведешься - тут же.

- Упустишь девку!

- Другую найдем.

- Такую не скоро сыщешь.

Она обернулась, с любопытством посмотрела на него:

- Был разговор?

- Не было.

- А что было?

- Ничего.

Она рассердилась:

- Смеешься надо мной?

- Она и разговора никакого не хочет,- сказал Максимов.- В университет метит, до шоферов ли здесь?

Мария Федоровна покачала головой:

- Нет, Валя девушка простая.

Они помолчали, потом Максимов спросил:

- Хозяин спит?

- На работе.

- Он же в ночь работал?

- Вот так и работаем, день и ночь, изобретаем.

- За Прокофия не беспокойся, он свое возьмет, будьте уверены! - успокоил ее Максимов.

Она вздохнула:

- Так-то так... Здоровьем только плох, да и ребята от рук отбились: отца никогда дома нет.



Пришел на обеденный перерыв Тимошин.

Вымыв руки в тазу с горячей водой, он мыл теперь под краном лицо, перешучиваясь со стоявшим у окна Максимовым:

- Всю ночь гуляли, до утра?

- Довольно языком болтать! - вмешалась Мария Федоровна.- Кушать садитесь.

- Успеем.- Тимошин передал жене полотенце и, задрав голову, застегивал ворот гимнастерки.- Так, значит, до утра?

- Вот заладил! - Мария Федоровна загрохотала табуретками.- Кушать садись, Петр.

Максимов отказался:

- Нет, спасибо.

- Спасибо потом скажешь.- Тимошин потянул его за рукав.- Садись!

- Своя картошка,- хвасталась Мария Федоровна,- на всю зиму хватило. И огурчики свои, такие сейчас на базаре рубль штука.

- Так уж рубль? - поддразнил ее Тимошин.

- Сходи да приценись, узнаешь тогда: выгодно свой огород иметь? Прошлый год восемь мешков картошки собрали, огурцов кадку засолили, капуста своя, помидоры только-только кончились.

- Заводи, Петро, огород,- сказал Тимошин,- забот мало, доходу много.

- Это тебе мало! - вскинулась Мария Федоровна.- Поверь, Петя, ни разу на огороде не был, ни разу! Все я с ребятами. Ничего по хозяйству не хочет делать.

- А дрова забыла?

- Разве что...

- К такой закусочке только сто грамм,- сказал Максимов.

Мария Федоровна вздохнула:

- Кусаются нынче сто грамм.

- Скоро с Прокофьевой премии выпьем.

- Дай бог! - снова вздохнула Мария Федоровна и принялась разливать чай.

Тимошин заговорил о том, что Москва разрешила строить мастерские. Дальше никак нельзя без мастерских. А их нужно за один сезон отгрохать.

Но Максимов почти не слушал его. Мастерские, выполнение плана... Наслушался за пятнадцать лет. Сегодня одно, завтра другое. Построят мастерские - еще что-нибудь придумают: дырок много, успевай заплаты ставить. А ему жизнь пора устраивать, надо к спокойному берегу прибиваться. Другой такой девушки, как Валя, не найдешь. И человек порядочный, и на людях не стыдно показаться. А что она мечется из стороны в сторону, так ничего: обзаведется семьей - некогда будет метаться. Упустил он вчера случай, надо было впрямую говорить. Да вот застопорило что-то. Ладно, сегодня он не отступит.



ГЛАВА ШЕСТАЯ



Когда Максимов пришел на работу, диспетчер сказал, что его вызывает директор.

- Зайду, давай путевку.

- Не разрешено выписывать.

Ругаясь, Максимов пошел в контору. Порядочки! Сейчас вернется с линии сменщик, а у директора проканителишься, не успеешь машину принять.

- Хозяин здесь? - спросил он у девушки-счетовода.

- Да, просил вас подождать.

Он присел на подоконник. Зачем вызывают? Наверно, опять предложат перейти в дежурные механики. Нет уж, пусть других поищут!

В конторе заканчивался рабочий день.

За самым большим столом сидел главный бухгалтер. Его замкнутый вид как бы говорил: "И не просите, денег нет". Счетовод, девушка в футбольной майке и тапочках на босу ногу, низко опустив голову и касаясь волосами деревянного ящика с картотекой, записывала цифры, которые диктовал ей кассир; их столы разделял маленький несгораемый ящик, прикрепленный к полу.

Чертежница уже убрала все со своего столика и, глядя в маленькое зеркальце, подмазывала губы. Экономист Попов сосредоточенно крутил ручку арифмометра. Снабженец Смолкин беседовал с каким-то посетителем, покрывая своим раскатистым смехом все голоса в конторе. Только у него был новенький, добротный, на лакированных тумбочках стол с хорошим чернильным прибором, увесистым пресс-папье, бумагами под стеклом и длинным желтым алфавитом для адресов и телефонов. Тут же висела на стене единственная во всей конторе табличка: "Нач. снабжения Смолкин Б. С.". Передняя часть комнаты была отгорожена барьером, там размещалась диспетчерская с развешанными на стенах графиками и расписаниями.

В конторе привыкли к шуму и тесноте. Люди работали, не обращая внимания на треск арифмометра, телефонные разговоры, поминутное хлопанье двери, на шутки девушек-кондукторов и громкие препирательства грузчиков и шоферов.

От нечего делать Максимов рассматривал висевший на стене график выполнения плана.

Среди автобусов его машина на третьем месте. По грузовым впереди опять Демин. Сто тысяч километров без ремонта отъездил. Передовик, мать честная!

Из кабинета вышел механик Потапов.

Максимов ткнул окурок в пепельницу и открыл дверь:

- Разрешите?

Поляков, стоявший у окна, повернулся и коротко ответил:

- Заходите.

Официальность этого ответа, без обычного "Петр Андреевич" или "товарищ Максимов", насторожила Максимова.

- Почему вы не промыли машину? - спросил Поляков.

Максимов сделал удивленное лицо.

- Это когда же я ее не промыл?

- Сегодня ночью.

Максимов покачал головой:

- Неужели не промыл?.. Вот штука-то! - Он улыбнулся широкой подкупающей улыбкой.- Моя вина, Михаил Григорьевич! Не пойму, как получилось. Приехал поздно, запарился.

- Нет, вы рано приехали.

Максимов развел руками:

- Черт его знает, Михаил Григорьевич! Позабыл, наверно.

- Нет, не забыли. Вы доложили механику, что промыли машину.

Откуда Поляков узнал, что машина не промыта? Не может быть, чтоб сменщик доложил.

Как бы отвечая на его вопрос, Поляков сказал:

- Смазку произвели только утром. Машина опоздала с выходом на сорок минут.

Вот в чем дело! Он забыл, что этой ночью по графику должна быть смазка. Понятно! Смазчик ткнулся к машине, увидел, что не промыта, и отложил смазку до прихода сменщика. Тот погнал машину на мойку, вот она и опоздала. О каждом опоздании докладывают директору. Паршиво получилось. Торопился Валю проводить.

- Это уже третий случай,- сказал Поляков.

Максимов попытался оправдаться: смазку он хотел сделать сам, сегодня ночью, вот вернется с линии.

Поляков перебил его:

- Машина моется немедленно по возвращении с рейса. Вы это знаете?

- Как не знать! Не первый день на машине. Да вот так получилось. Виноват, значит.

- Это третий случай,- внушительно повторил Поляков,- больше допускать нельзя.

- Больше не будет, Михаил Григорьевич.

- Надеюсь. Но с автобуса я вас вынужден снять. Примите грузовую машину.

- Я на грузовую не согласен, Михаил Григорьевич. У меня первый класс.

- О классе говорить не будем! Водитель первого класса не поставит в гараж пепромытую машину. Я не могу оставить лучший автобус в таких неряшливых руках. Идите и принимайте номер "24-26".

Максимов перебирал в памяти грузовики. Чей это номер "24-26"? Зайцева, Никифорова, Копылова?.. Вдруг он вспомнил... Не может быть! Он посмотрел на Полякова:

- "Колдун"?

- Да,

- На смех выставляете?!

- Почему на смех? Машина как машина. Конечно, не новая, но у нас новых нет.

- Не сяду я на "колдуна",- угрюмо проговорил Максимов,- лучше с базы увольте.

- У меня нет оснований увольнять вас.

- Я заявление подам.

- Это дело ваше. А пока будьте любезны принять машину.



Всю остроту удара Максимов ощутил не в кабинете директора и даже не тогда, когда увидел свой автобус, медленно переваливающий через бревенчатую выпуклость на выезде из ворот,- кто-то другой уже поехал на линию,- а когда подошел к "колдуну".

Самая древняя в гараже, эта машина, как значилось в паспорте, была выпущена с автозаво-да в 1934 году. Но с того времени на ней сохранилась только рама. Остальные агрегаты уже несколько раз заменялись. Еще до войны в аварии была разбита ее кабина. Новой в запасе не оказалось, и взамен поставили кабину от списанной машины другой марки. Узкая кабина рядом с высоким кузовом, наращенным для перевозки легковесных грузов, придавала машине необычную и смешную форму. Какой-то гаражный острослов назвал ее "колдуном": сколько, мол, ни колдуй над ней, все равно не заведешь. Ее использовали для перевозки хозяйственных грузов, стажировки курсантов, вывозки мусора и снега. На ней работали только молодые водители. И сейчас сменщицей Максимова оказалась Нюра Воробьева, миловидная девушка в рабочей куртке, из кармана которой торчали концы почерневшей ветоши. Она стояла у машины, перебирая разложенный на подножке инструмент. Рядом переминался с ноги на ногу механик Потапов.

- Петру Андреевичу! Прошу, не отходя от кассы.- Нюра протянула руку к инструменту, приглашая этим жестом проверить его.

Максимов мельком взглянул на подножку.

- Ладно, собирай.

- Есть собрать! - Она сложила инструмент в клеенчатую сумку с множеством карманчиков для разных ключей.

- Пробовать будешь? - спросил Потапов.

- Чего тут пробовать! Нюра, будь другом, сходи за путевкой.

Нюра удивленно посмотрела на него:

- Сейчас!

Она заложила сумку под сиденье и побежала в диспетчерскую.

- Давай акт, Иван Акимыч! - обратился Максимов к механику.

Потапов тоже с удивлением взглянул на Максимова, протянул ему приемо-сдаточный акт, который тот, не глядя, подписал.

Максимов отлично понимал эти взгляды. Потапов и Нюра предполагали, что он не выедет на "колдуне", начнет придираться к машине, потребует устранения действительных или мнимых дефектов, будет волынить, пока Поляков не отменит своего решения.

Да, так они, конечно, думали. Но нет, ошиблись, дорогие товарищи!

Торчать в гараже, быть предметом снисходительного сочувствия и насмешек, шататься из угла в угол, мозолить всем глаза. Нет, извините! Завтра он подаст заявление об уходе, а пока пройдет положенный двухнедельный срок, отработает на этой развалине. Ему теперь все равно, на чем работать.

С путевкой в руках прибежала Нюра. Энергично взмахивая кулаком, быстро заговорила:

- Не хотел давать. Пусть, говорит, сам идет. Я его взяла в шоры.

И оттого, что крикливая Нюрка поняла причину, по которой он не хотел идти в диспетчер-скую, и была довольна тем, что выручила его, у Максимова стало легче на душе. Славная девушка!

- Ну, ни пуха ни пера! - сказал Потапов и пошел в гараж.

И ему Максимов был благодарен за то, что он ни словом не упомянул о случае с автобусом. Ведь подвел его Максимов, а вот, гляди, ни слова не сказал.

Подошли три грузчика.

Одного из них, бригадира Королева, Максимов видел на собраниях и слышал о нем как о лучшем стахановце среди грузчиков. Коренастый крепыш лет под тридцать, с бритой головой и голубыми глазами, он, как и оба его товарища, был в брезентовом костюме.

- По коням! - весело крикнул Королев.

Оба грузчика влезли в кузов. Королев взялся за заводную ручку и выжидательно посмотрел на Максимова.

"Подгоняет",- подумал Максимов и не стал спешить: на машине он хозяин.

Он вдруг начал осмотр машины. Нюра шла за ним и, оправдываясь, говорила:

- Драндулет ничего. Тормоза подходящие. Ножной, правда, слабоват, зато ручной "мертвый". Аккумулятор новый, я уж его берегу, стартер не гоняю, да и заводится с пол-оборота.

Максимов влез в кабину, не спеша огляделся, поставил рычаг коробки скоростей в нейтральное положение, чуть вытянул подсос, подкачал ногой бензин и, включив зажигание, кивнул через стекло Королеву: "Давай!"

Королев нагнулся, сильным рывком дернул ручку кверху. Мотор зарычал. В ту же минуту Королев очутился в кабине.

Максимов нажал сигнал, издавший хриплый, двойной, нечеткий звук.

- Подрегулировать надо,- сказала Нюра.- Никак электрика не допросишься.

- Отрегулируем,- сказал Максимов.- Ну бывай!

Нюра вытянула руки жестом, обозначающим: "Путь свободен". "Колдун" медленно выехал за ворота.



ГЛАВА СЕДЬМАЯ



Тимошин задумчивым взглядом проводил машину, на которой выехал Максимов, и отошел от окна.

Директор поступил правильно. Такая небрежность не прощается даже стажеру, тем более ее нельзя простить опытному водителю. Но Тимошин сознавал, что проступки Максимова не случайны.

Оба они, мечтая стать шоферами, поступили на базу после семилетки. Но шофером стал только Максимов. Тимошина перевели в ученики к токарю. Поляков, тогда еще механик, отказал ему в посылке на курсы шоферов.

- У тебя руки не для баранки,- сказал Поляков.- Шофером любой может стать, а токарь - это инженерная специальность. Работай, потом спасибо скажешь.

Для Тимошина потянулись годы обучения мастерству, а Максимов сразу стал заправским шофером.

Добродушный, общительный, беспечный, Максимов со всеми жил в ладу, ко всему отно-сился легко, все ему сходило с рук. За его балагурством не трудно было обнаружить природный ум и смекалку. Он был весел, добр, щедр, но все это шло не от избытка душевных сил, а от бессознательного ощущения, что с этими качествами легче жить. Он хорошо зарабатывал, любил посидеть в компании, заглянуть в ресторан, нравился девушкам. Считал, что большего ему не надо. Окончил вечернюю школу механиков, но продолжал работать шофером. Не хотел отвечать за других - достаточно, что он отвечает за самого себя.

"А, Петька Максимов, да он всегда такой!", "Ну и Петька, черт!", "Да ведь это Максимов, с него взятки гладки!" - так обычно говорили все. И Тимошин тоже считал, что Максимов именно и есть "такой", что с него взятки гладки, его не переделаешь, с него много не спросишь, работает неплохо - и ладно!

Этой снисходительности Тимошин теперь не мог простить себе.

Поляков в свое время правильно угадал в Тимошине прирожденного мастера - мастера "золотые руки".

У него был острый взгляд часовщика, аккуратность ювелира, пальцы музыканта, тонкие, цепкие, проворные. Он обладал способностью видеть в вещах то, чего не замечали другие. Беря в руки болванку, он мысленно разрезал этот кусок металла, проводил невидимые пунктирные линии, строил десятки комбинаций. Этот человек ощущал сотые доли миллиметра. Вещи любили его и раскрывали ему качества, скрытые от других, он давал им жизнь.

По тому, как человек держит молоток, ключ, напильник, паяльник или фуганок, по тому, как он обращается с деталью, по его движениям, рассчитанным или, наоборот, нерасчетливым, по отделке деталей, по рабочему месту, костюму, сноровке Тимошин определял не только квалификацию человека, но и его характер. Он понимал любого мастера, будь это токарь, как он сам, или слесарь, медник, сварщик, кузнец, шофер, резинщик или маляр. При виде аккумулятор-ных банок и свинцовых пластин, аккуратными рядами стоявших на полках электроцеха, ему хотелось самому собрать такой же блестящий ящичек, хранящий в себе запасы чудодейственной энергии. Хорошо, со вкусом выкрашенный автобус, отражающий нa своих блестящих крутых боках яркое солнце, радовал его глаз, как радует глаз художника талантливо написанная картина.

Он всегда учился. Группу техминимума сменила школа мастеров, затем - курсы по подготовке в вуз и, наконец, заочный факультет автомеханического института. Окончить институт помешала война. Тимошин ушел на фронт, служил в пехоте, дослужился до старшины, был дважды ранен и переведен в дивизионную автороту. Здесь он восстанавливал изношенные детали, наращивая на них слой металла. Этот способ был известен и раньше, но только во время войны его начали применять широко: на фронте это часто оказывалось единственной возможностью ремонтировать машины.

Интуицией подлинного техника Тимошин понял его значение. Вернувшись на автобазу, он продолжал заниматься им, и теперь его методы восстановления некоторых деталей применялись на многих автомобильных предприятиях страны.

Тимошин снова учился на заочном факультете автомеханического института. К тому же был секретарем партбюро базы. "Как у тебя на все хватает времени?" - удивлялся Максимов. Тимошин отшучивался: "У человека, который считает время минутами, его в шестьдесят раз больше, чем у того, кто измеряет время часами".

Бригада кончала работу.

Токари протирали станки, беззлобно подтрунивали над учеником Венькой Гордеевым. Венька подметал стружку, сердито сопел и, улучив минуту, когда Тимошин его не видел, бил насмешников по ногам щеткой.

Когда кто-нибудь прощался с Тимошиным, тот бросал внимательный взгляд на его рабочее место и кивком головы разрешал уходить.

Потом он сам вышел из цеха и направился в кузницу - низкое, прокопченное здание, расположенное в глубине заднего двора. Оттуда доносились шипение паяльных ламп, стрекота-ние сварочного аппарата и металлические, чередующиеся между собой удары: звонкие - ручника и глухие - молота, пахло горячим металлом, горящим ацетиленом; здесь же были сварочная и медницкая.

Окруженный брызгами синего пламени, Смирнов, склонившись над низким столом, сваривал деталь. Кончив варить и погасив горелку, он поднялся и снял синие очки.

Это был человек огромного роста и угрюмого вида. Он коротко спросил:

- Так сходим?

- Сходим,- ответил Тимошин.- К семи управимся?

- Управимся.

Смирнов снял фартук, предупредил второго сварщика, что еще зайдет, и вместе с Тимошиным вышел из кузницы.

Зачем Смирнов тащит его на пристань, Тимошин не знал. Смирнов никогда не объяснял своих намерений. Утром он зашел к Тимошину и сказал:

- Сходим на пристань?

- Сходим,- ответил Тимошин, не спрашивая, зачем - знал обычный ответ Смирнова: "Там увидишь".

К пристани вело шоссе, выбитое, с голыми обочинами и заросшими кюветами. Кругом простирались огороды. Свежевскопанная земля лежала посеревшими комками, кое-где на непропаханных участках пробивалась травка. Поднимая клубочки пыли, по шоссе двигались грузовые машины. Промелькнула старая зеленая "эмка" с привязанными к заднему буферу двумя бачками бензина: видно, издалека ехал какой-то районный работник.

Пропуская обоз ломовых лошадей, Тимошин и Смирнов остановились возле перекинутого через овражек деревянного моста. Солнце огненным шаром пылало на краю голубого неба. Теплый ветерок тянулся с полей. Город отсюда казался беспорядочным нагромождением зданий. Большие корпуса заводов возвышались как будто рядом, на самом деле они находились в разных концах города.

Обоз проехал. Тимошин и Смирнов перешли мост.

В том, как эти два человека молча шагали по шоссе, не было ничего особенного. Двое рабочих в спецовках, один пожилой, другой помоложе, идут из города на пристань, может быть, со смены домой, может быть, из дому на работу, обычной походкой рабочих людей, так, чтобы и к делу поспеть и перед делом не переутомиться.

Однако Тимошин и Смирнов шли не на работу и не с работы. Тимошин следовал за своим угрюмым спутником, ни о чем не спрашивая, не зная, зачем тот его ведет, но понимая, что зря Смирнов не потащит его на пристань.

Тимошин хорошо изучил его характер. То, что Смирнов знал, он знал крепко, то, что ему надо делать - делал хорошо. Но он слепо верил написанному в книге, и не мог примириться с мыслью, что простой рабочий вроде Тимошина может выдумать нечто такое, чего не выдумали ученые люди, или опровергнуть что-либо, ими написанное.

Но, встречая каждый новый опыт ворчанием, он много раз сам его повторял. И если опыт удавался, то утверждал, что в какой-либо книге об этом уже написано, но книги этой они просто не знают.

Они подходили к реке. Отчетливо был виден ее противоположный берег с дальней, чернеющей на горизонте полоской леса.

- Разве это женское дело - в линейные диспетчеры,- сказал вдруг Смирнов про свою дочь,- мотаться по трассе да скандалить с шоферами.

- Теперь всякое дело - женское, - дипломатично ответил Тимошин.

- Все шиворот-навыворот,- заключил Смирнов.

Голубой пароход боком отчаливал от дебаркадера, тоже выкрашенного в голубую краску, и казалось, что это отодвигаются друг от друга два парохода.

На берегу царило оживление. Сигналили шоферы, покрикивали возчики, сновали грузчики, водники в форменных фуражках. Берег был забит грузами в ящиках, мешках, рогожных кулях, бочках, тюках, железных барабанах, бутылях.

Миновав первый причал, Тимошин и Смирнов попали на второй. В конце его была свалка железного лома.

Смирнов подошел к месту, где лом лежал собранный в ящики с ободранной проволокой, вытащил из одного ящика короткую стальную втулку и протянул Тимошину.

- Сколько износу?

Тимошин взял в руки деталь.

- Соток семь, пожалуй, будет.

- Вот видишь! И подварить ее нетрудно, а мы восемнадцать суток варим, мучаемся.

Тимошин окинул взглядом свалку: все это были старые запасные части к автомобилям.

- Когда новые детали выдают, взамен требуют старые и на завод их отправляют. Колхозу охота новую деталь получить, он и отдает взамен еще годную, почти что новую, а завод - ее в печь.

- Новых тут, наверно, мало.

- А ты полазай, увидишь. Такие есть, что заусенцы снял - и в работу.

Тимошин перебрал детали. Новых не было, но детали с небольшими, легко восстановимы-ми износами и повреждениями попадались часто.

На автобазе они восстанавливали детали от случая к случаю: износилась деталь - ее пускали в ремонт. Это удорожало стоимость. И если бы удалось получать старые детали партиями, то можно было бы организовать серийное восстановление.

- Вот какие дела, товарищ дорогой,- сказал Смирнов.- Доложи директору.

- Тут не наш директор главный. Есть такой Кудрявцев. Это его хозяйство.

- Ну, уж Михайла добьется, где надо,- убежденно ответил Смирнов.



ГЛАВА ВОСЬМАЯ



"Колдун" двигался к товарной станции. Мотор тянул хорошо, пощелкивали только клапаны, сцепление надо бы подрегулировать, чуть переставить зажигание, в общем - мелочи.

Королев вытащил из кармана папиросы. Максимов, не поворачивая головы, бросил:

- В кабине не курить!

Этим он еще раз ставил Королева на место, показывал непререкаемость собственной власти на машине. Королев сделал жалобное лицо:

- В кабине не курить, на складе не курить. Где же курить?

Вопрос остался без ответа. Они въехали на товарный двор.

- К третьему пакгаузу,- сказал Королев.

Максимов развернулся и подал машину к платформе. Один из грузчиков спрыгнул с кузова и на ходу открыл задний борт. Королев, стоя на подножке, командовал:

- Еще, еще... стоп! - соскочил и тут же исчез в пакгаузе.

Максимов поставил машину на скорость, затянул тормоз и вылез из кабины.

Обойдя машину и проверив баллоны, он вспрыгнул на платформу и вошел в склад.

В полумраке Максимов не сразу разглядел своих грузчиков. Он увидел их в противоположном углу пакгауза, заваленном мешками с сахаром.

До весов, стоявших у ворот, было метров сорок. Дорогу к ним преграждал ящик с дизель-мотором.

Грузчики подошли к дизель-мотору, в руках у них появились ломы. Неужели будут перетаскивать?

Грузчики ломиками поддели ящик. Королев подложил каток.

- Наддай! - Дизель медленно двинулся вперед.

Максимов оценил правильность этого решения. На передвижку дизеля уйдет минут семь, зато путь к весам сократится вдвое. Его только удивило, что "посторонняя" работа была сделана грузчиками без обычного в таких случаях скандала.

Передвинув ящик, грузчики начали таскать мешки.

Первые весы они навалили втроем. Затем мешки стали подносить два грузчика, а Королев перетаскивал уже взвешенные на машину. Как только весы освободились, Королев уложил на них уже подтащенные мешки: оба грузчика подносили в это время остальные. Вторые весы разгрузили втроем, и, пока его помощники укладывали мешки в машине, Королев навалил весы в третий, последний раз. Вся операция заняла не более десяти минут.

Максимов разглядел помощников Королева. Один из них был рыхлый человек лет под сорок. Другой - лет пятидесяти, худой, с обрюзгшим лицом и красным носом. "Пьяница",- подумал Максимов. Но работали все трое на удивление быстро.

- Борта! - Королев подскочил к кабине, вынул заводную ручку и стал у радиатора, выжидательно посматривая на Максимова, который и на этот раз показал свою власть - осмотрел рессоры: не слишком ли они осели? Погрузка погрузкой, а за машину отвечает не Королев, а он.

На складе Горторга они задержались тоже минут десять.

Здесь хорошо знали Королева. При его появлении кладовщики и весовщики забегали быстрее, принимая сахар и отпуская открытые деревянные ящики с пустыми бутылками.

По окончании погрузки Королев кивнул на выставленные у дверей ящики.

- Не хватит тары - девять рейсов сделаем!

- Подбросим, Федор Иваныч,- ответил кладовщик.

До войны Максимов работал на грузовике, ему приходилось обслуживать товарную станцию. Пять рейсов за смену считалось хорошей выработкой. Королев собирался сделать девять. Многовато! Но если ребята хотят заработать,- пожалуйста, он им не помеха. Максимов больше не задерживал грузчиков. Шестикилометровое расстояние от станции до склада он покрывал в девять минут. Заметив, что один задний баллон немного спустил, он на стоянке быстро подкачал его. Ни в какие разговоры с Королевым он не вступал, но жалел, что запретил ему курить в кабине.

На товарной станции работало еще несколько машин автобазы, каждая с тремя грузчиками. Поглядывая на них, Королев сказал:

- Сегодня на товарной восемь наших машин, двадцать четыре грузчика, а поставь одну бригаду здесь, другую на разгрузке - шестью бы обошлись. Наше дело грузить, а не на машинах раскатываться.

- Сложная задача,- возразил Максимов,- пробовали, да не вышло.

- Почему? - Королев с любопытством повернулся к нему.

- Не ты первый это придумал. И до тебя люди думали, только не получается.

- Почему же не получается? В чем причина?

- А в том! Сегодня клиенту нужно десять машин, завтра - две, а послезавтра - ни одной. Как тут спланируешь? Теперь другое: хорошо, машины будут по одной подходить, а если десяток сразу? Тогда как? Помню, когда эту теорию провели, тут такое творилось! Совконтроль выезжал.

Машина подъехала к складу. Разговор прервался.

- Я клиентуру хорошо знаю,- начал Королев, когда они тронулись в обратный рейс.- Всей их панике грош цена! Приперло его, он шум подымает: ах, срочно, немедленно, производ-ство останавливается, торговать нечем... А мне вот агент горторговский сказал: "Послезавтра из четвертого пакгауза начнем вывозить, там вагонов двадцать груза". Спрашиваю: "Подали заявку на машины?" А он мне: "Завтра еще день есть, подадим". Видал? И значит, завтра к вечеру пожар: срочно, немедленно, обязательно... А ведь могли бы подать заявку дня за два? Могли. И другие клиенты могут. Глядишь, диспетчеры и спланировали бы эту процедуру. Тогда машины только подъезжай...

- Пробовали, браток, пробовали,- перебил его Максимов,- и так и этак пробовали, да не вышло.

Его раздражали рассуждения Королева. Человек без году неделя на базе, а туда же, изобретает!

- Так это когда было! - Королев махнул рукой.

- Что ж, по-твоему, раньше работать не умели? - усмехнулся Максимов.

- Умели. А сейчас больше умеем. Вот Тимошин. На токарном станке нарезает спиральный зуб у конической шестерни. Слыхали раньше про такое?

- Ты что же, из автомобилистов?

- Доводилось, работал,- нехотя ответил Королев.

- Почему в грузчиках болтаешься?

- Есть причина,- загадочно ответил Королев и продолжал: - Теперь возьмем механиз-мы. Есть они на станции? Есть. Только используют их по большим праздникам. Все потому же: разные клиенты, разные грузчики, а поставь, к примеру, одну мою бригаду - мы механизмы в первую очередь используем.

В убежденности Королева Максимов почувствовал что-то напоминавшее Тимошина. Только болтает чересчур. Любят грузчики потрепать языком, пофилософствовать. И выпить не дураки.

А Королев не унимался:

- Ты говоришь, клиент не захочет! А посмотри, чего мы с загрузкой добились! Редкий случай, чтобы обратно порожняком ездили. Артачились клиенты, а приучил их Михаил Григорьевич. Не давал машин - и все. Уж.чего с ним не делали! С должности снимать хотели, а ведь обошлось: и снять не сняли, и людей он приучил. Раньше эта стеклянная тара годами по магазинам да ларькам валялась, а теперь и дня не лежит. Собирают на склад и, как нет обратного груза, этой тарой загружают. Нам выгодно, им прибыль, государству чистый доход.

- Ну что ж, давай, давай...- насмешливо заключил Максимов.

С неприятным чувством подъезжал Максимов после смены к гаражу. Предстоит отшучива-ться в ответ на соболезнования и делать веселое лицо. Ну и плевать! Шоферское дело такое...

Его опасения оказались напрасными. Никто даже не обратил внимания на то, что он приехал на "колдуне". Только Степанов сказал:

- Вот так "колдун"! Десять рейсов! А уж Демин тут лаялся, лаялся.

- А ему чего?!

- Королев с ним год ездит, а сегодня к тебе перевели. Вот он и шумит.

- А зачем перевели?

- Приказ директора.

Демин... Подумаешь! Выскочил на первое место, уже свои порядки устанавливает. Тут люди пятнадцатый год работают, а ему лучших грузчиков подавай! С такими, как Королев, любой шофер сумеет работать, ты без них попробуй. Все же он недоумевал, почему Королева перевели именно к нему, да еще по приказу директора.

Закончив дела в гараже, Максимов заторопился домой. Стараясь не шуметь, открыл дверь и прислушался. В квартире было тихо.

Не успел он снять пиджак, в коридоре скрипнула дверь, и в комнату вошел Тимошин. Сел на стул и, раскачиваясь на нем, насмешливо спросил:

- Доездился?

- Как видишь,- в тон ему ответил Максимов.

- Понравился "колдун"?

- Машина как машина.

- Специально для шоферов первого класса.

Максимов молча стаскивал с себя комбинезон.

- Выставил себя на смех,- продолжал Тимошин.- Послали в напарники Нюре Воробьевой. Та год на машине работает, а этот - двенадцать.

Максимов обернулся к Тимошину:

- Мне плевать на это с высокого дерева! - Он сел на кровать, расшнуровал ботинки.- Я человек простой, в большие люди не лезу. А не гожусь - разойдемся, как в поле трактора. Найду работу, не весь свет на этой базе клином сошелся. И уж такую халупу,- он обвел рукой комнату,- мне везде дадут.

- Конечно, дадут,- насмешливо протянул Тимошин.- Тебе все дадут!

- Скажите, пожалуйста,- продолжал Максимов,- событие какое! Смазку по графику не произвели. Ну, а смазали бы на сутки позже, от этого что, Советский Союз пострадал бы? Нет, мы от людей отставать не хотим. И у нас, мол, настоящее хозяйство, и у нас планы да графики. Подумаешь, какой Магнитострой! Таких ерундовских гаражей, как наш, тысячи. Вон электро-ламповый завод - все туда; рабочих десять тысяч человек, и каждый на виду. Если что сделал - так на весь Союз: им и ордена, и почет, и уважение. Потому что - ги-гант! А мы что? Кто ценит нашу работу? Привезешь пассажира, а он на тебя и не посмотрит. А посмотрит, так подумает: "Ага, шофер - левак, аварийщик..."

Тимошин засмеялся.

- Не пошел ты в токари - видишь, какая о вашем брате молва идет?

- А чего ты здесь токарем достиг? - вскинулся Максимов.- С твоей головой ты на большом заводе, знаешь, куда бы допер - рукой не достанешь.

- Кому-то надо и на маленьких работать.

- То-то и беда, автотранспорт, черт бы его брал! Всегда на втором плане. Вот сегодня был случай. Знаешь ты Королева, грузчика?

Тимошин утвердительно кивнул.

- Заладил - поставить грузчиков на точки. А того не понимает, что всю клиентуру перевернуть надо. Пoпробуй переверни ее! Тронь - такой шум подымут... "Посевная срывается, уборочная срывается!.." Чью сторону начальство примет? Конечно, ихнюю. За то, что на автобазе лишние грузчики, начальству не попадет, а если уборочную или ремонт тракторов сорвут, тогда - о-го-го! - головы полетят.

- Да, я знаю Королева,- задумчиво произнес Тимошин,- высокой квалификации фрезеровщик.

- Что ж он в грузчики пошел? - удивился Максимов.

- Контузия у него, нельзя зрение напрягать.

- Зачем же в грузчики? Почище бы работу нашел.

- Говорит, к автомобилям привык.

- Вот что,- проговорил Максимов,- а я и не знал.

- Много ты чего не знаешь,- заметил Тимошин.

- Чего, например? - иронически спросил Максимов.

- Ты в своей кабине, как в клетке: тебе ни до кого дела нет, и тебя никто не касайся. Остальные прочие - так себе, мелочь. Для тебя Королев что такое? Грузчик, деревня. А этот Королев тебе сто очков вперед даст. И Демин - мальчишка, а по сравнению с тобой профессор, хоть ты и механик по званию. Или Валя. Баба - так ведь ты привык рассуждать. Подумаешь, кондуктор! А она скоро в институт пойдет. Она культурнее тебя в десять раз, учти это на всякий случай.

При упоминании о Вале Максимов опустил голову.

- Если ты на одном месте стоишь, так, думаешь, все стоят? Нет, друг. Ты разок вперед выскочил да остановился, закрыл глаза и думаешь - все тобой любуются. А открой глаза, так никого не увидишь, все вперед ушли, попробуй теперь догони!

Тимошин ушел.

За окнами стояла светлая, лунная ночь, только темнели верхушки тополей и далеко-далеко играла серебряными блестками река. Максимов сидел на кровати, подперев голову руками. Конечно, с ним не бог весть что произошло. С каждым такое может случиться. Но другая бы пожалела, посочувствовала. А вот Валя не пожалеет, не посочувствует. К другой бы он пришел, выговорился. А Валю он сегодня даже боялся увидеть. Как ни ничтожно все случившееся с ним, оно еще больше отдалило его от Вали. Вот в этом-то и обида.



ГЛАВА ДЕВЯТАЯ



В условленный день Вертилин явился в Росснабсбыт. Смолкин был уже тут, спорил с инспектором, оформляющим наряды на кирпич.

- Принесли заявку? - обернулся он к Вертилину.

- Принес.- Вертилин передал заявку, которую Смолким, нахмурившись, пробежал глазами и опустил в портфель.

- Ну как? - спросил Вертилин.

- Будем делать,- неопределенно ответил Смолкин и опять заспорил с инспектором. Смолкину давали наряд на июнь, он требовал на май.

- Вы поймите,- убеждал его инспектор, опрятный старик в черных нарукавниках,- на май уже весь кирпич распределен.

- На бумаге распределен,- горячился Смолкин.

- Возможно,- согласился инспектор.- Если кто не будет вывозить, отберем наряды, передадим вам, потерпите несколько дней.

- Пусть терпят те, кто выписывает нереальные наряды! - бушевал Смолкин.- Резерв-то вы оставили!

- Ничего нет, вот убедитесь.

Инспектор развернул на столе таблицу. Смолкин нагнулся к ней, долго рассматривал, затем поднял голову и неодобрительно посмотрел на Вертилина.

- В чем дело? - спросил тот, подходя.

- Вы себе весь майский кирпич заграбастали.

Вертилин улыбнулся:

- Так уж весь!

- Ну половину. Вам этого мало? А я несчастных полмиллиона кирпича не могу получить. Мы вам помогаем, а вы нас без ножа режете.

- Чем же я виноват? - Вертилин развел руками.

- Не принесу я наряда,- продолжал ворчать Смолкин,- мне директор голову оторвет. Для вас полмиллиона - пустяки, а для нас - стройка. И все равно вы свой кирпич в мае не вывезете.

- В самом деле,- предложил Вертилину инспектор,- уступите им полмиллиона, мы их вам на июнь перепишем.

- А если я сумею вывезти?

- Додадим. К концу месяца всегда бывает остаток.

Вертилин понимал, что в мае он не успеет вывезти кирпич, даже если подойдет автоколон-на. Таким образом, уступив часть наряда Смолкину, он не только ничего не теряет, но, наоборот, окажет автобазе услугу, за которую она будет у него в долгу.

Смолкин сухо спросил инспектора:

- Вы мне сделаете что-нибудь?

- Что же я могу сделать? - пожал плечами инспектор.- Вот помогите уговорить товарища.

- Нет,- махнул рукой Смолкин,- сами договаривайтесь. Мне безразлично, у кого вы снимете.

- О чем разговор? - Вертилин протянул наряд.- Спишите мне полмиллиона на июнь.

Они расстались добрыми друзьями.

Ничего не пообещав, Смолкин решил помочь Вертилину. Случай тому благоприятствовал. Когда он вернулся на базу, Поляков приказал ему идти с ним на склад запасных частей. Тоном, достаточно безразличным, чтобы можно было заподозрить какую-либо заинтересованность, Смолкин сказал:

- Кстати, о кирпиче, Михаил Григорьевич. На май все фонды уже распределены, для нас Росснабсбыт урезал у н-ского строительства.

- Не вывозят?

- Вывозят, но их уполномоченный сам согласился.

- Какой любезный!

- За красивые глаза такие вещи не делаются.

- Чего же он хочет?

- По-видимому, рассчитывает, что мы поможем ему с машинами.

- Вы обещали ему что-нибудь?

- Боже упаси! Какое я имею право обещать? Но почему не дать? Чем он хуже других? Да и просит он несколько машин.

Поляков вспомнил холеное лицо Вертилина, его голубые глаза, за приветливостью которых скрывалось внутреннее напряжение.

- Для него пять машин - мелочь, - сказал Поляков,- а тем, у кого мы их снимем, будет чувствительно. Возможно, вы все-таки что-нибудь обещали взамен этого наряда?

- Что вы, Михаил Григорьевич! Просто я думал: организация солидная, будут возить все лето, фонды у них централизованные, всегда могут пригодиться.

- У нас есть свои фонды,- перебил его Поляков,- реализуйте их законным путем.

Смолкин обиделся:

- В таком случае мы получили бы кирпич в июне.

- Кстати, кирпич в июне только и понадобится,- сказал Поляков.- Что вы все-таки ему обещали?

- Я обещал поговорить с вами, но кирпич не имеет к этому никакого отношения.

- Я так и думал,- спокойно сказал Поляков.- Сделайте вот что: наряд вернете, а нам пусть выпишут на июнь.

- Михаил Григорьевич!

- И вообще не размахивайтесь. Денег у нас в обрез, а вы их не привыкли считать. Вам бы только купить да привезти, а как платить - это вас не интересует. Никаких лишних запасов нам не надо. Я сюда вас по этому поводу и пригласил.

Они спустились в склад. В широком полуподвальном помещении длинные ряды стеллажей упирались в потолок, образуя узкие коридоры, полутемные, несмотря на несколько сильных электрических ламп, горевших круглые сутки.

Кладовщик Синельщиков, маленький подвижной старичок, увидев вошедшее в склад начальство, неожиданно густым и сиплым басом провозгласил:

- Здравия желаю, Михаил Григорьевич! Здравия желаю, товарищ Смолкин!

Поляков присел на табурет, взял у Синельщикова списки запасных частей, не спеша просмотрел их и протянул Смолкину.

- Это все ненужные детали. Их здесь тысяч на полтораста. Нужно немедленно реализовать.

- Михаил Григорьевич, что вы! - испуганно заговорил Смолкин, пробегая глазами отмеченные красным карандашом строчки.- Сегодня продадим, а завтра самим потребуются.

- Вряд ли потребуются,- возразил Поляков,- они уже больше двух лет лежат. Как, товарищ Синельщиков, выдавали что-нибудь за последние два года?

- Нет,- прохрипел Синельщиков и виновато посмотрел на Смолкина. Так смотрит на грозного, стремящегося в полет командира эскадрильи робкий синоптик, докладывая ему об отсутствии летной погоды.

- Михаил Григорьевич,- умоляюще заговорил Смолкин,- ведь дефицитные части не каждый день бывают. Из-за несчастной шестеренки машина будет стоять, а я в ответе.

- С умом берите. А вы все подряд хватаете, лишь бы закрома набить.

Рассмеявшись, он наклонился и, защипнув двумя пальцами кожу на боку Смолкина, закрутил ее так, как это делают мальчишки.

- У вас замедленный обмен веществ, лишний жирок. Он мог бы пойти в мышцы, а дал вашему сердцу два пуда лишней нагрузки.

Обладая счастливой способностью преувеличивать в собственных, а еще больше в чужих глазах малейшую свою удачу, Смолкин умел преуменьшать самую крупную неприятность. Он утверждал, что снабженец, принимающий близко к сердцу огорчения своей профессии, неизбежно заболеет раком - единственная болезнь, которой этот здоровяк, не знавший даже насморка, смертельно боялся.

Избыток жизненных сил рождал в нем огромную энергию, правда несколько суетливую. Он был неизменный тамада всех вечеринок, организатор загородных пикников, конферансье клубных концертов, неутомимый танцор, болельщик всех видов спорта, хотя сам играл только в преферанс. Он был одним из тех людей, которые, войдя в вагон поезда, одной рукой машут в окно провожающим, а другой - уже ставят в узком проходе купе на ребро чемодан, заменяю-щий карточный стол. И невесть откуда взявшиеся партнеры готовят карты, чертят пульку для преферанса, оттеснив других пассажиров, которые жмутся в углу, скрывая под вежливой улыбкой свое недовольство: в таком положении им придется ехать всю дорогу. И уже это купе отмечено проводником как самое шумное и беспокойное, а официантом вагона-ресторана - как самое требовательное в отношении пива и закусок.

У Смолкина всюду были приятели. Его знал весь город, и он знал добрую его половину. У него было особое чутье на нужных людей, память хранила номенклатуру любых товаров, от примусной иголки до шлифовального станка. Он мог точно сказать, что имеется на любом складе города, что получили вчера и что собираются получить завтра. Он широко пользовался услугами своих многочисленных приятелей и сам любил помогать.

Широта его чувств была неизмерима. Искренне желая облагодетельствовать человечество, он мог простодушно обмануть своих ближних. Он не мог никому ни в чем отказать, весь мир представлялся ему огромным предприятием, которое он должен обеспечить нормальным снабжением. Не будь над ним крепкой руки Полякова, он в короткий срок перетащил бы на склад автобазы половину городских материальных ценностей.

Смолкина никогда не мучили угрызения совести, ничто не смущало его жизнерадостной беззаботности. Хотя приказ Полякова о реализации запасных частей и был ему неприятен, он быстро утешил себя мыслью, что все это не так страшно. Кое-что он распродаст, кое-что отстоит, кое-что спишет на цеховые кладовые.

Больше огорчал его отказ Полякова выделить машины Вертилину: в связи со строительст-вом мастерских Вертилин мог оказаться полезным. И когда Вертилин позвонил, Смолкин ответил, что не успел еще поговорить с директором. В течение двух следующих дней на все свои звонки Вертилин получал короткий ответ: Смолкина нет на месте, а когда будет - неизвестно.

Но Вертилин твердо решил его поймать. Он звонил каждые полчаса и наконец услышал в трубке голос Смолкина, радостные интонации которого свидетельствовали о нетерпении, с которым он дожидался этого звонка. И с той же радостью и благодушием Смолкин сообщил, что Поляков неожиданно уехал в Касилов, но дня через три вернется, и тогда, несомненно, все устроится.

Вертилину все стало ясно. Его водят за нос. К черту церемонии!

- Я не мальчик, нечего меня разыгрывать. Удивляюсь только, как это у вас хватило совести выманить у меня кирпич!

- Я у вас выманил кирпич? Я?! - возмутился Смолкин.- Я? Есть свидетели, что вы сами просили переписать наряд. Смешно, честное слово. И пожалуйста, не связывайте эти два вопроса. Мы машины даем не за кирпич и не за лес.

Он кипел благородным негодованием до тех пор, пока не обнаружил, что Вертилин уже бросил трубку.



ГЛАВА ДЕСЯТАЯ



Раза два в месяц Канунников приезжал на автобазу.

Благодушно, по-хозяйски улыбаясь, он в сопровождении руководителей базы обходил гараж, мастерские, цехи. Снисходительно здоровался с рабочими, задавая всем один и тот же вопрос: "Как дела?" - на что получал неизменный ответ: "Помаленьку, Илья Порфирьевич".

Заметив какой-либо непорядок, он укоризненно качал головой: "Ребята, ребята, подводите вы меня!"

В то время как Канунников осматривал базу, его шофер Моргунов на правах гостя заправ-лял сверх лимита свою машину бензином, набирал в запас автола и вынюхивал, нет ли на базе новой резины или подходящего материала для ремонта сидений.

Окончив осмотр, Канунников выходил во двор, открывал дверцу машины, становился одной ногой на подножку и, обернувшись к толпе сопровождавших его лиц, начальственно давал последние указания. Моргунов, протянув руку к ключу зажигания и не снимая ноги с педали сцепления, сидел в напряженной позе гонщика, ожидающего старта: как только за Канунниковым захлопнется дверца, машина должна тронуться с места. Таков был один из эффектных приемов, которым Моргунов, никудышний шофер, изгнанный с базы за лихачество и пьянство, покорил сердце своего "хозяина".

Этими наездами Канунников "осуществлял конкретное руководство". Уезжал с сознанием выполненного долга, убежденный, что здорово "подкрутил" людей, вздыхал и жаловался: "Мотаешься по предприятиям, как сукин сын!"

Не желая терять попусту время, Поляков высокую честь сопровождать начальство обычно возлагал на старшего механика Потапова и на начальника мастерских Горбенко.

Горбенко, молодой человек с хмурым цыганским лицом, отличался обидчивостью и юношеской самонадеянностью. Отчаянный крикун и спорщик, он считал главным "не давать наступать себе на мозоли" и умел "брать горлом" там, где не мог взять делом.

Когда он выслушивал указания технорука, по его губам скользила ироническая усмешка, означавшая: "Все, что вы говорите,- теория, на практике это выглядит по-другому". Затем он произносил короткое: "Есть!" - и уходил с твердым намерением все делать по-своему.

Для мастерских он мог добиться чего угодно, но получить что-либо у него самого было невозможно. "Нет у меня", "Самим нужно", "Здесь для вас нянек нету", "Нашли богадельню", "Бог подаст" - так встречал он просителей.

Вместе с тем он был хорошим организатором, энергичным, требовательным. Спрашивал работу, но и сам работал, бранился, но своих в обиду не давал.

Забавнее всего была в нем безоговорочность суждений. Даже многоопытный Потапов, вслушиваясь в какой-нибудь непонятный стук в моторе, высказывал только предположения. Горбенко же моментально объявлял свой твердый и непререкаемый приговор.

- Должно быть, подшипничек,- говорил в таких случаях Потапов, вопросительно поглядывая на шофера, будь то даже стажер.

- Стук шатунного подшипника второго цилиндра,- изрекал Горбенко, нимало не смущаясь присутствием не только технорука, "теоретика", но и самого директора - единственного человека, знания которого он ставил выше своих.

Если Горбенко обладал избытком административных качеств, то у Потапова их недоста-вало: он делал собственными руками то, что должны были делать его подчиненные. Получая от Горбенко отремонтированные машины, Потапов не обращал внимания на мелкие дефекты, предпочитая не скандалить, а устранять их своими силами. И все же ходовой парк Потапова работал не хуже мастерских. Сказывался опыт: Потапов сорок лет занимался автомобильным делом и был лучшим в городе специалистом-практиком.

По-разному реагировали Потапов и Горбенко на замечания Канунникова. Потапов выслу-шивал их внимательно и только говорил: "Исправим, Илья Порфирьевич". Горбенко же вступал в спор, ругал трестовских работников и всячески давал понять Канунникову, что его замечания не стоят выеденного яйца.

Обход начался, как обычно, с первого двора.

Остановившись перед навесом, где стояли предназначенные к ремонту машины, Канунников спросил:

- Когда же вы наконец уберете отсюда эти гробы?

- Некуда их убирать,- ответил Горбенко.

- Оттащить их на второй двор, пусть глаза не мозолят.

- Нельзя, Илья Порфирьевич,- деликатно возразил Потапов,- второй двор у нас припасен для строительства новых мастерских.

- Еще не строим,- проворчал Канунников.- Мастерские... Чем о новых думать, старые получше используйте.

- В старых работать дальше нельзя! - грубым голосом объявил Горбенко.- Вот полюбуйтесь.- Он обвел рукой помещение кузницы, куда они вошли.- Тут и кузница, и электросварка, и газовая сварка, и медницкая, и подшипники заливаем. Разве можно в такой грязи подшипники заливать? В один прекрасный день все взлетит на воздух.

Канунников посмотрел на него с опаской:

- Почему на воздух?

- А потому. Здесь баллоны с ацетиленом стоят, бензобаки, а кругом - открытый огонь.

- Что же вы смотрите, товарищи? - сердито произнес Канунников, выходя из кузницы.- Будет пожар, отвечай потом.

Горбенко попал на своего конька и доказывал, что работать в такой тесноте и скученности невозможно. К чертовой матери такую работу!

- Ничего не поделаешь, товарищи,- Канунников вздохнул,- не от меня это зависит. Такие дела Москва утверждает, а сейчас, сами понимаете, есть стройки поважнее нашей.

- Добиваться нужно,- хмуро проговорил Горбенко.

- Поменьше рассуждайте, товарищ Горбенко! - вспылил Канунников.- Поменьше рассуждайте и побольше занимайтесь делом.

- Люди распущенны! - негодовал Канунников, входя в кабинет Полякова.- Этот Горбенко просто хулиган!

- Грубоват,- согласился Поляков,- правда, не от хорошей жизни.

Канунников опустился в кресло, вытер платком потный лоб.

- Мастерские ему из кармана выложу, что ли?

- Кстати,- безразличным голосом произнес Поляков,- вчера звонил Любимов из Москвы, нам министерство разрешило в этом году строительство новых мастерских.

Рука, в которой Канунников держал платок, повисла в воздухе. В упор глядя на Полякова, он медленно проговорил:

- Добился своего?

- Как видите.

- Так, так. Все под себя подмять хочешь, в большие начальники лезешь? Полезай, полезай.

- Вы считаете, что мастерские нам не нужны?

- Да, считаю, не нужны. Министерство должно построить в области завод, а не мы.

- Но ведь завода нет!

- Вот, вот! Мы мастерские построим, а потом их у нас отберут и завод организуют. Ловко придумано!

- Отберут, значит, в области будет завод; тоже неплохо для государства.

- Ты о государстве не беспокойся, о нем есть кому позаботиться. Для тебя государство здесь - только до ворот.

Канунников помолчал, потом спросил:

- Сколько у тебя по плану накоплений?

- Полтора миллиона.

- Так. - Канунников задумался.- Значит, из этих денег тебе полагается на капитало-вложения пятьсот тысяч.

- Почему пятьсот? Полагается половина - семьсот пятьдесят тысяч.

- Да, в целом по тресту - половина, а дальше - дело наше, внутреннее. Тебе на капитальные затраты запланировано пятьсот тысяч.

- Я думаю, вы оставите базе хотя бы ее накопления.

- Напрасно думаешь.

- Жаль! Мастерские реальное дело. Значит, нам на наши накопления не рассчитывать?

- Только на пятьсот тысяч.

- Это ваше окончательное решение?

- Почему мое? План такой. Ты ведь, когда в министерстве мастерские клянчил, у меня не спрашивал? Вот и выходи из положения. Подумай, где еще двести тысяч нацарапать. А как надумаешь, мне доложи.



ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ



Поляков и Любимов были однокашниками: в 1936 году оба окончили Московский автодорожный институт.

Окончив институт, Поляков вернулся в родной город, на родную автобазу.

Любимов, стремясь остаться в Москве, устроился на работу в транспортный отдел Наркомата черной металлургии. Он был усидчив, аккуратен, скромен, понимал, что от него требуют, и со своей работой в аппарате справлялся. Хуже обстояло дело с выездами на места. Там он терялся в мелочах, обойденных учебной программой. Он начинал изучать эти мелочи тогда, когда надо было принимать решение, небольшое задание вырастало у него в ряд больших проблем. Его стали реже посылать на места. "Пусть попривыкнет, наберется опыта",- говорило начальство, не утруждая себя вопросом, какой опыт может он накопить за письменным столом.

Сначала Любимов радовался тому, что его перестали посылать на места: это избавило его от отвратительного чувства растерянности и боязни совершить какую-нибудь глупость. Но он был достаточно умен, чтобы со временем не осознать своей ошибки: он превратился в канцеля-риста, растерявшего знания, приобретенные в институте. Надо было все ломать и все начать сначала. На это у него не хватило характера, удержал ложный стыд: ведь он пришел бы теперь на производство не молодым специалистом, а инженером с двухлетним стажем, к тому же бывшим работником наркомата. А он забыл даже то, что проходил в институте. Любимов не сделал шага, который мог бы изменить его жизнь. Этот шаг заставила сделать война.

Ничто так не проверяет истинных качеств людей, как фронт, где маленькая ошибка может иметь самые губительные последствия. Первые же дни фронтовой службы обнаружили полную беспомощность Любимова в практическом деле, то есть в том, что от него прежде всего требовалось.

Его отчисляли в резерв, направляли в другую часть и снова отчисляли. Он побывал в авторотах, и автобатальонах, и в рембатах. Он лихорадочно наверстывал упущенное, присматри-вался, учился. Последние годы войны он служил в ремпоезде в должности начальника моторного цеха.

В этом ремпоезде в декабре 1944 года Любимов встретился с Поляковым, майором и командиром Отдельного армейского автомобильного батальона. Поляков приехал за моторами. Срочность этого приезда стала понятной Любимову через три недели, когда началось наступление наших войск с Вислы на Одер.

Увидев друг друга, они испытали чувство, знакомое всякому фронтовику, неожиданно встретившему старого товарища: как будто сама юность вышла из-за зеленой рощи и зашагала рядом с тобой по пыльным дорогам войны. Прощаясь, Поляков спросил:

- После войны опять в наркомат?

Любимов пробормотал:

- Там увидим, рано еще об этом думать.

- Так вот,- сказал Поляков,- если живы останемся, приезжай к нам на базу.

Он умчался на своем "виллисе", а Любимов еще долго стоял у вагона и смотрел ему вслед.

После демобилизации Любимов написал Полякову, ставшему к тому времени директором автобазы, и в ответ получил приглашение на должность технорука. Через два дня он выехал в Загряжск.

Новые мастерские Любимов предложил соединить одним крылом с гаражом, получится законченное автомобильное предприятие. Поляков же решил поставить мастерские в глубине двора, фасадом на огороды - так, чтобы территория между старым и новым зданиями оставалась свободной для расширения в будущем как мастерских, так и гаража. В этом году на площадке будут два отдельных здания, через год они сольются. И тогда это будет не гаражная мастерская, а большой авторемонтный завод.

Что делать! Любимов часто обнаруживал несходство их мыслей. Он любил все завершен-ное, точное, ясно очерченное, он хотел видеть мастерские такими, какими они выглядели на проекте, на этом белом аккуратном листе ватмана. Но то, что Любимову казалось завершением, для Полякова составляло только этап. Так было, когда они восстанавливали гараж, так будет и теперь с новыми мастерскими. Этот человек шел вперед, не останавливаясь сам и не позволяя останавливаться другим. Решением всякой задачи он довольствовался лишь постольку, поскольку оно позволяло поставить новую. Любимов только сказал:

- Жаль выводить такой красивый фасад на огороды.

- Ничего,- ответил Поляков,- заложим новую улицу.



Оживленный, как это всегда бывает по возвращении домой, тем более с хорошими новостями, Любимов расхаживал по комнате, иногда останавливаясь у письменного столика, за которым Поляков рассматривал привезенные Любимовым чертежи.

- Докладывал Канунникову? - спросил Любимов.

- Докладывал.

- Ну и как?

- Беседа прошла в атмосфере взаимного понимания.

- То есть?

- Отказался пересмотреть финансовый план.

- Что же будет?

- Вместо полутора миллионов накоплений придется делать два. Если, конечно, вслед за этим не последует второй ход.

- Что ты имеешь в виду?

- Если мы дадим лишних полмиллиона, а другая база столько же недодаст, то в целом по тресту никакого перевыполнения не будет, и, значит, нам опять остается только пятьсот тысяч. Решать будет тот же Канунников.

- И решать будет не в нашу пользу,- заметил Любимов

- Вот именно,- подтвердил Поляков.- Но формально он прав. Ты считаешь, что надо строить мастерские, а по его мнению - склады в Шилове. Мы пойдем на него жаловаться, нам скажут: "Вы думаете только о своей базе, а он - обо всем тресте. Его колокольня выше вашей, ему видней". Вот и все.

- Но совесть у него есть в конце концов?

Поляков засмеялся:

- Ты чудак! Канунников считает себя честнейшим человеком. План выполняет, дисципли-нирован, на производство ездит - чего еще! Но он привык жить по приказам. Прикажут - сделаем, в доску расшибемся, а не приказывают, тем лучше, значит, не надо.

Складывая чертежи в папку, Поляков продолжал:

- Не будь Стаханова как человека с такой фамилией, стахановское движение все равно было бы. Правда?

- Да, конечно, только по-другому называлось бы.

- Значит, новаторство - не случайное достижение одного человека, а результат новых процессов жизни: новатор дал им свое имя, но они его породили. Приглядись к Тимошину, Королеву, Демину, Пчелинцеву. Термин "побольше" для них недостаточен. Они говорят: "Побольше, получше, подешевле".

- Я тебя понимаю,- сказал Любимов,- но не рискованно ли обосновывать этим наши расчеты? Наряду с шофером Деминым есть, скажем, шофер Пескарев.

- Есть. А равняться придется по Демину, потому что прогрессивное начало - он, а не Пескарев. Это и будет нашим ответом Канунникову.

Третий час ночи. Все разошлись, но в окне директорского кабинета горит свет. Поляков еще работает.

Но вот погас свет в окне кабинета, и через несколько минут высокая, в черном кожаном пальто фигура Полякова появилась в дверях. Он обошел двор и остановился, прислонясь к углу кузницы. И долго стоял так, задумавшись, глядя на большой, огороженный забором участок земли, который теперь, освещенный полной луной, казался еще более пустынным и заброшен-ным, чем обычно. Только несколько деревьев, засохших, с облупленной корой, упирались своими голыми ветвями в колючую проволоку, протянутую поверх забора.

Поляков знал этот двор двадцать лет, с тех пор как поступил сюда шофером. Мальчишки гоняли тут мяч, женщины из соседних домов развешивали для сушки белье. Поляков любил ставить здесь свою машину, а если она была в порядке, то и вздремнуть часок перед рейсом, подложив под голову кожаную подушку сиденья. Уже будучи техноруком, он отстаивал этот пустырь от покушений горкомхоза и самовольно поставил забор, который хотели снести за его счет. В своих мечтах он уже тогда видел здесь новые мастерские.

Из гаража доносился стук молотка, в окнах мелькал свет - работала ночная смена слесарей, но машины уже вернулись с линии. Они стояли под навесом в два длинных ряда, блестя под луной никелированными ободками фар.

Пройдет несколько часов, и металлические звуки гонга оживят двор.

На базе нет гудящей на всю округу сирены. Возле проходной будки висит кусок рельса, и старичок сторож в положенное время стучит по нему отрезком трубы. Резкий металлический звон слышен в гараже, в конторе, в кузнице, в маленьких цехах мастерской.

Взревут моторы, придут в движение станки, начнут сигналить шоферы, выезжая из ворот; зашипит своей горелкой сварщик, разбрасывая вокруг себя синие звезды, застучат топорами плотники, разбирая негодный кузов; загудит горн в кузнице, полезут под машины слесари, а девушки с кондукторскими сумками, выбегая из диспетчерской, огласят двор веселыми криками. И чистый, металлический звон, призвавший людей к труду, еще долго будет висеть в теплом весеннем воздухе.

Полякову вспомнилась такая же теплая весенняя ночь.

Это было в апреле 1945 года в разрушенном Кюстрине, на левом берегу Одера.

Он стоял на развилке дорог, пропуская свою колонну, и рядом с ним батальонный регулировщик, подавая сигнал: "Внимание, увеличить скорость!" - быстро размахивал белым фонариком.

Колонна прошла, как вдруг из-за поворота выскочила незнакомая машина и, резко затормозив, остановилась.

Это была наша, российская полуторка, и шофер, белобрысый паренек в замасленной гимнастерке, высунувшись из кабины, спросил: "Куда на Берлин?"

Регулировщик показал ему дорогу, и машина умчалась, подняв к чужим остроконечным крышам синие клубы дыма.

Поляков глядел ей вслед, и из этого синего дыма вдруг встали перед ним бескрайние дороги, вьющиеся меж зеленых полей. Он услышал металлические удары гонга и ощутил аромат воздуха, в котором они дрожали. Это были запахи и звуки родной земли.



ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ



Перевозка на лошадях вдвое дороже перевозки на автомобилях. Возить на машинах, а отчитываться перед бухгалтерией по гужевому тарифу - в этом и был смысл комбинации.

Вывозку материалов на "левых" машинах Вертилин начал сразу по приезде в Загряжск, а дело с автобазой не ладилось. Самая простая часть его плана оказалась самой сложной. Он был уверен, что Смолкин ему поможет, а тот надул его. Черт бы побрал этих честных директоров с их пройдохами-снабженцами!

Бросив трубку после разговора со Смолкиным, Вертилин отправился в Автотрест. Пусть не думают, что его можно взять голыми руками, он еще покажет этой базе, где раки зимуют!

Вертилин знал, в каком свете представить дело Канунникову. Автобаза взамен машин потребовала у него полмиллиона штук кирпича, а, получив наряды, машин не дала. Нет, он этого так не оставит! Дело даже не в машинах, а в принципе: нельзя поощрять такие нравы, такое вымогательство. Он сообщит об этом в Москву.

- Зачем уступили им кирпич? - возразил Канунников.

- Ведь это вы, Илья Порфирьевич, направили меня на автобазу,- сказал Вертилин.- У меня есть ваше отношение, в котором написано: "По возможности помочь". Я считал, что речь идет о взаимной помощи и что вопрос согласован с вами.

Ловкий ответный удар, направленный в трусливое сердце Канунникова, достиг цели. Канунников испугался. У этого уполномоченного есть на руках его, Канунникова, бумажка. Конечно, там ничего не написано о кирпиче, но всякое дело можно представить в любом виде, иди потом доказывай!

- Моя резолюция не имеет к кирпичу никакого отношения, мы с вами о кирпиче не говорили. А с машинами я разберусь.

Вертилин встал:

- Когда я могу получить ответ?

- Сегодня к вечеру позвоните секретарю,- надувшись, ответил Канунников.

Прав или не прав Вертилин, но дело это щепетильное, и кто знает, как обернется. Парень, видно, канительный, не отступится, лучше дать ему машины - и дело с концом! Поляков свалит на своего снабженца - и чист, а от него, Канунникова, есть бумажка. Дернул его черт дать эту бумажку! В ней написано "помочь". А как помочь? Кому помочь? За что помочь?

Поляков был на линии, а потому в трест вызвали Любимова и Смолкина.

- Вы брали кирпич у н-ского строительства? - спросил Канунников.

- Что вы, Илья Порфирьевич! У нас есть свои фонды! - ответил Смолкин.

- Не крутите! Вам давали на июнь, а Вертилин уступил вам часть своего майского наряда.

Смолкин энергично возразил:

- Росснабсбыт снял у них полмиллиона кирпича и перевел нам.

- А почему именно у них сняли?

- Подвернулись под руку, вот и сняли.

- А машины вы ему обещали?

- Я обещал поговорить с директором, но никакого кирпича я у него не просил, даже не думал о его кирпиче. Это случайное совпадение!

- Случайное! - ядовито повторил Канунников.- Вы случайно обещали ему машины, потом он случайно уступил вам наряд, затем вы его случайно обманули и не дали машин. Все случайно!

- Так получилось. Но машин за кирпич ему никто не обещал. Да и вообще мы этот наряд возвратили Росснабсбыту.

- Испугались, потому и возвратили,- подхватил Канунников.- Нет, я не могу понять: откуда такие нравы на автобазе, кто их культивирует?

- Я не в курсе этого дела,- сказал Любимов,- я был в Москве. Но если Михаил Григорьевич отказал, значит, у него были основания. Не было свободных машин, вероятно, поэтому и отказали.

- А не было машин, так зачем людям голову морочить?.. Что делается на базе! - Канун-ников потряс руками.- Управляющий трестом пишет "по возможности помочь товарищу", и вот этому товарищу сначала отказывают, затем выклянчивают кирпич, наконец обманывают. Приказ треста - это бумажка, вокруг которой можно совершать всякие махинации!

Любимов тоскливо думал о том, что уже четвертый час, кончается рабочий день, а он забыл подписать бумаги в банк, а завтра выдача заработной платы. Сколько времени зря пропадает на эти никчемные разговоры! Дал бы приказ выделить машины - и дело с концом! Так ведь нет, завел канитель! Ему были неприятны и сам Канунников, и претенциозно обставленный кабинет с плотными шторами на окнах. "Туп, как шпала, и скучен, как забор". Он не смог сдержать невольной улыбки. Канунников заметил ее, нахмурился.

- Как дела с проектом мастерских?

- Дорабатывается.

- Когда будет готов?

- Обещают к десятому.

- Обещают к десятому, а не сделают и к тридцатому. Затеяли новую волынку - проект переделывать, мощность увеличивать! Вам этой мощности не хватает?

- Нам хватает, но если увеличить мощность, то мастерские легко обслужат не только нашу, но и все автобазы треста.

- Треста?! - закричал Канунников.- Когда вы будете им управлять, тогда и заботьтесь обо всем тресте, а пока думайте только о своей базе. Нашлись благодетели! На завод размахи-ваются! Строить начали в середине года! Сорвется дело, не вам, а мне придется отвечать. Начало, слава богу, положено: с материалами уже жульничаете.

- Нам незачем жульничать,- сказал Любимов. - У нас есть свои фонды.

- Липовые у вас фонды! - отрезал Канунников.- Поэтому Грифцов и не берет вашей стройки. Ваш директор успел и с ним поссориться. Поссорился, а теперь плачет. И с Кудрявцевым поссорился. Кстати, Смолкин, что у вас опять с Тракторсбытом произошло?

Смолкин бойко заговорил:

- Мы просили старые запчасти для реставрации. Они отпускают, но засчитывают вместо новых.

- Вы этим недовольны? - насмешливо спросил Канунников.

- Конечно, какой нам смысл получать негодные вместо новых?

- Вот как! - торжествующе подхватил Канунников.- Вам нет смысла получать старые запчасти вместо новых? Тогда какая же польза государству от вашей реставрации, если оно по-прежнему вынуждено снабжать вас новыми деталями?

Неожиданная логика этого заключения смутила Смолкина. Он не нашелся что ответить и растерянно посмотрел на Любимова. Тот сказал:

- Это не совсем так, Илья Порфирьевич. По некоторым деталям мы уже отказались от снабжения. Но от тех, которые мы еще не освоили, мы сразу отказаться не можем.

- Выкрутасы и отговорки! - Канунников махнул рукой.- А факт остается фактом. Раззвонили на весь свет о реставрации, а у государства по-прежнему берете. Вы лучше прямо скажите: ничего мы государству реального не даем, а уж если на то пошло, и не дадим. Не про вас это дело, вы не завод и не научный институт, ваше дело - грузы возить, а не опытами заниматься!

Довольный этой, как ему казалось, победой в словесном поединке, Канунников уже больше их не ругал, а отечески журил:

- Во всяком деле нужно шевелить мозгами, думать о том, как на все это посмотрят там, наверху. Уважаемый товарищ Поляков построил будки для пассажиров, хотел пассажиров от дождя уберечь, пассажир доволен, только его удовольствие к делу не пришьешь. А влепит ревизор этот расход в акт, никакой пассажир не выручит! Если бы еще эти будки в городе поставили, то начальство поддержало бы, потому что на виду, украшают областной центр, а там, в глуши, никто их не знает, никто их не видит. Да еще посадили вы в этих будках каких-то диспетчеров, собираетесь порожние машины загружать. Так вот, имейте в виду: это дело треста, и вы сюда не лезьте, за собственными машинами лучше смотрите.

Долго еще упивался Канунников своими рассуждениями. По коридору простучали торопливые шаги кончивших работу девушек, под окнами раздались их шумные голоса и стихли. Доложил о своем уходе секретарь. Нетерпеливая уборщица уже два раза, как бы невзначай, заглядывала в кабинет, просовывая в дверь веник и совок, как напоминание о том, что пора уже и честь знать.

А Канунников все рассуждал и рассуждал. Казалось, он хотел выговорить все, что только мог вспомнить, перескакивая с одного на другое, снова возвращался к тому, о чем уже говорил.

Только в восьмом часу отпустил он работников автобазы, приказав выделять н-скому строительству пять машин в день. Любимову было дано особое поручение: во что бы то ни стало забрать у Вертилина злополучную записку Канунникова.

- Основание у вас будет, понимаете? Ведь вы, товарищ Любимов, без бумаги жить не можете. Вот и получите у него бумажку.



ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ



Максимов попал к Вертилину в первый же день, когда тому выделили машины. Он отнесся к этому заданию, как ко всякому другому. Работа как работа, дело знакомое. Туда - минераль-ные удобрения совхозу, обратно - кирпич на пристань. Недостатки "колдуна" Максимов не устранил. Две недели и так доездит.

Вертилин умел располагать к себе людей. Он дружелюбно расспрашивал Максимова об автобазе, смешно рассказывал про злоключения с легковой машиной, недавно им купленной. На пристани они зашли в закусочную, и Вертилин угостил Максимова. Как бы между прочим сказал: "Будете возить, не обижу..." Максимов воспринимал это как должное. Раз человек угощает, значит, знает зачем. К тому же он видел, что у Вертилина работают "левые" машины. Ловкач! Максимов держался с ним хотя и дружелюбно, но сдержанно. Когда Вертилин попросил завезти его по дороге в колхоз, лежавший километрах в трех от шоссе, Максимов выполнил его просьбу, но всем своим видом дал понять, что это непорядок.

На кирпичном заводе было полно машин. Глядя на Королева, Максимов усмехнулся: добил-ся своего! Он думал, что теперь вокруг Королева подымут шум, заговорят о "методе Королева", но на автобазе не любят такой шумихи, а в другом месте Королева бы высоко подняли. Макси-мов отпустил какое-то насмешливое замечание, но Королев хмуро посмотрел на него и крикнул: "Отъезжай!" Готово дело, уже командует!

Максимов сел в кабину и отпустил ручной тормоз. Машина, стоявшая задними колесами на возвышении, съехала вниз. Потом он завел мотор и уехал.

Выпитые на пристани двести граммов водки и две кружки пива дали себя знать. Максимов гнал машину. На подъемах стучали поршневые пальцы, щелкали клапаны. Обгоняя кого-то, он съехал на обочину, колеса забуксовали в куче песка. Он дал полный газ, рванул на задней скорости, сразу переключил на первую. Мотор натужно заревел, и Максимов почувствовал сладковатый запах горящего сцепления. Плевать, все равно этот драндулет в капиталку! Плевать на все!

На базе ему делать нечего, но они еще услышат о нем! У него не было никаких определен-ных планов, но в его оскорбленной душе вставали какие-то смутные картины будущего торжества. Он уйдет в МТС механиком, покажет класс работы, прогремит на весь Союз. Он не честолюбив, но пусть Валя услышит о нем, пусть пожалеет.

Подписывая в конце смены путевку, Вертилин сказал:

- Приезжайте завтра.

- Если пошлют - приеду,- ответил Максимов, зная, что это ему удастся: диспетчеры старались не менять машин у клиентов - новый шофер всегда тратит лишнее время на ознакомление с работой.

Вертилин подписал ему шесть рейсов вместо пяти, действительно им сделанных.

- Вы ведь потеряли время, заезжая со мной в колхоз, и вообще я вас премирую лишним рейсом за хорошую работу.

- Так-то так,- медленно проговорил Максимов,- да ведь обратных-то всего пять.

Вертилин взял путевку и приписал, что последний рейс был груженным в обе стороны.

Все это было не совсем хорошо, но Максимов оправдал себя тем, что если он получит лишнюю десятку, то и автобаза на этом заработает.

Когда Максимов приехал на пристань последним рейсом, он, к своему удивлению, увидел там Нюру Воробьеву. Она ожидала его у высоких клеток выложенного на причале кирпича.

- Ты чего? - спросил Максимов.

- Петр Андреич,- сказала Нюра,- давайте сменимся на линии. Демин с Ползунковой всегда меняются на линии.

Полоща рот бензином, чтобы перебить запах водки, Максимов посмотрел по сторонам. Смениться, конечно, можно, но до города шесть километров, пешком тащиться тоже неинтересно. Навязалась! От Демина не хочет отстать!

- Я и с диспетчером договорилась, и путевку выписала.

- А с бензином как? - проворчал Максимов.

- У меня есть талоны, заправлюсь на колонке.

- Я про свой остаток говорю.

Она покраснела:

- Как хотите! Можете замерить, линейка есть.

Максимов путано объяснил:

- Ты меня не поняла, я про гаражную ведомость хотел сказать. Тебе я верю, будешь заправляться - увидишь мой остаток.

Он соображал, не слишком ли подозрительная получится у него экономия из-за приписки лишнего рейса.

- Сейчас автобус подойдет - доедете до гаража, зато двенадцать километров сэкономим, - сказала Нюра.

- Ладно,- согласился он,- как вечером приедешь, дай заявку ножной тормоз сделать, сигнал наладить, клапаны подрегулировать - и вообще пусть посмотрят по мелочи.

- Может, сами сделаем? - не без робости спросила Нюра.

Он махнул рукой:

- Что же, мы за слесарей должны работать?!



Вот каким оказался ее напарник, недаром его с автобуса выгнали! А она-то думала, что теперь, когда ее сменщик - водитель первого класса, наладится осмеянный всеми "колдун".

Стыдно по таким мелочам обращаться в гараж. Она отлично представила себе, как и что надо сделать, и все-таки боялась лезть в мотор. Если бы рядом стоял знающий человек, она бы все сделала. Когда она работала на полуторке, ни у кого совета не занимала, а здесь еще не освоилась.

Пока нагружали удобрения, она протерла капот, крылья, стекла кабины. Сколько грязи! Максимов ни разу тряпкой не дотронулся. Она подняла капот, проверила уровень масла, добавила пол-литра.

Заехав на колонку, долила бензину. В бак вошло сорок литров. Максимов выехал утром с полным баком, значит, он сжег за день всего сорок литров. Как же он мог сделать шесть рейсов? Сколько же он израсходовал на километр? Выходит, он даже трех десятых литра на километр не расходовал, а норма - тридцать четыре сотых. Но "колдун" никогда не укладывался в нее. Да и как Максимов сумел сделать шесть рейсов, когда и норма-то - всего четыре?

Она прикидывала и так и этак. Знают диспетчеры, какую норму дать! Допустим, она будет ездить быстрее да на каждой погрузке выкроит минут по десяти. Может быть, получится самое большое пять рейсов, и то, если в дороге ничего не случится, если машина не подведет. А как же шесть?

Она ехала, и ей казалось, что машина работает хуже, чем обычно. Ей слышалось какое-то дребезжание, она не могла понять, откуда оно. Клапаны щелкали еще сильнее, на подъемах пальцы стучали так, что страшно было ехать. Она почувствовала вдруг неуверенность в своем "колдуне" - самое неприятное ощущение, которое может испытать водитель в рейсе. Ножной тормоз почти не действовал, а разве можно рассчитывать только на ручной! Вдруг в самый критический момент откажет! Ей казалось, что руль плохо держит дорогу и машину закидывает. Чтобы сэкономить горючее, она старалась использовать накат. Разогнав машину, она отъединяла мотор, чтобы ехать по инерции, но мотор глох на малых оборотах.

Все же она тщательно следила за всеми спусками и подъемами. Почему перед каждым мостиком обязательно канава? Дашь на спуске разгон, чтобы взять подъем с ходу, а перед мостиком приходится тормозить, вся инерция пропадает! Не могут сравнять мостик с дорогой!

Свою злость Нюра срывала на ком попало и вскоре со всеми перессорилась.

То ей казалось, что ее машину грузят медленнее других, то кричала, что ее задерживают с оформлением документов. Когда какой-то шофер отлучился, загородив своей машиной проезд к воротам, она подняла заводную ручку: "Еще раз загородишь проезд - получишь этой штукой".

И все же, как Нюра ни старалась, Демин ее обогнал. Когда она подъезжала к городу с первым грузом кирпича, он встретил ее возле железнодорожного переезда, ехал уже вторым рейсом, помахал ей рукой.

Нюра сделала вид, что не заметила его приветствия, но не удержалась и посмотрела ему вслед. Такая же машина, как у нее, а разве можно их сравнить? Мотор работает так, что рядом стой - не услышишь! И вид у нее особенный - вся блестит, не поймешь отчего, а ведь краска одинаковая.

Нюра нигде не теряла ни минуты, но, как на беду, засорилось питание. Пришлось остановиться и прочистить карбюратор. За этим занятием ее застал проезжавший мимо Демин, притормозил, весело крикнул:

- Загораем, Анна Никифоровна?

Он остановился, чтобы помочь ей, но Нюра махнула рукой, и он, рассмеявшись, умчался.

Еще три раза останавливалась Нюра из-за питания, да и ездила она медленнее, чем Демин. Они встретились к концу смены на разгрузке: Нюра, сделав четыре рейса, Демин, по ее подсчетам,- пять.

До конца смены оставалось полчаса, сделать еще один рейс она не успеет, нужно ехать в гараж. С этим намерением Нюра уселась в кабину, но увидела, что Демин развернул машину и поехал в сторону погрузки. Как же так? Ведь на заводе кирпич ему уже не отпустят. А может быть, отпустят? Строительный сезон в разгаре, вон сколько машин сегодня собралось! Зачем же ей уезжать, когда Демин остается? На этих-то минутах он и выигрывает время.

Разгрузка удобрений ее не задержала, и ровно в двенадцать часов Нюра подъехала к закрытым воротам завода. Она вышла из кабины и в растерянности остановилась перед ними. Потом ворота открылись, из них выехали две машины. Задняя осветила своими фарами кузов первой, и Нюра увидела в ней уезжавших с завода грузчиков. Все кончено, опоздала.

Бросая на дорогу длинные полосы света, машины ушли. Только красненькие огоньки стоп-сигналов еще мелькали в темноте ночи, но вот исчезли и они. Старик сторож в брезентовом дождевике закрыл ворота. Ничего не поделаешь, надо ехать назад. Нюра подошла к кабине, вдруг из-за поворота вынырнули фары, на минуту ослепили ее, раздался шипящий звук резко заторможенных колес, машина прошла несколько метров юзом и остановилась перед "колдуном", загородившим дорогу. Послышался окрик. Нюра узнала голос Демина.

- Ты чего машину поперек дороги ставишь?! Да еще свет выключила!

- А ты чего кричишь?

Он сразу переменил тон, будто только узнал ее:

- Анна Никифоровна, наше вам! Успели погрузиться?

- Успела,- ледяным голосом ответила Нюра, вынимая из кабины заводную ручку.

Демин привстал на подножке, заглянул в кузов.

- Что-то не видно.

Он закурил. Красный огонек папиросы осветил его ладони.

Нюра молча нагнулась к радиатору, вставляя ручку в заводное отверстие.

- Погоди,- он тронул ее за руку,- ты так, порожняком, в город поедешь?

Она с недоумением посмотрела на него.

- А ты не поедешь?

- Нет.

Он стоял рядом с ней, опершись одной ногой на буфер, чуть согнув стройное тело, перехваченное в тонкой талии широким командирским ремнем. Нюра отвернулась.

- Что же ты повезешь? - стараясь казаться равнодушной, спросила она.

- Ничего. Я здесь буду ночевать, утром первый погружусь.

Вот на чем они с Ползунковой выигрывают! Полрейса сейчас, полрейса утром, вот и получается лишний рейс. Значит, он не пять, а все шесть рейсов сделал.

- Раскрываю производственный секрет. Может, разделишь компанию?

Нюра молчала, и, точно угадывая ее мысли, Демин продолжал:

- Насчет диспетчера не беспокойся. Сейчас позвоним, он сам обрадуется, что холостого пробега не будет.

Он уговаривал ее, а она видела его насквозь и отлично понимала, почему он ее уговаривает, но искушение было слишком велико: не будет прогона, а завтра она успеет сделать лишний рейс. А то, о чем он думает, пусть не думает.



ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ



Они отъехали метров триста от дороги и остановили машины у большого стога прошло-годнего сена, сухого, почерневшего, прикрытого досками - подобием деревянной крыши.

Тянуло холодом, наверное, с озера, которое ощущалось вдали, за серой пеленой тумана. Луна вышла из-за облаков, осветила длинные низкие сараи завода, уснувшую деревушку, серый булыжник дороги, контуры дальнего леса, черную впадину оврага.

Демин вытащил из кабины подушку и спинку сиденья и разгреб сено, устраиваясь на ночлег.

- У немцев на дизелях кабины широкие,- говорил он.- Сиденья как кровати: одна внизу, другую сверху подвешивают, как в спальном вагоне.

- У немцев! - иронически протянула Нюра, роясь в ящике для инструмента.- Где ты их видел?

- Видел, не беспокойся, - ответил Демин. - Ты чего копаешься?

- Значит, нужно.

Он обошел машину. Нюра не видела, но чувствовала его насмешливую улыбку.

- Н-да... "колдун". Зверь! А запасной-то спущен!

- Где?

Она подошла к багажнику и отверткой, которую держала в руке, нажала на баллон. Совершенно пустой! Максимов! Даже не предупредил, что баллон спустил, бросил все и ушел.

Она молча отвернула болт, баллон тяжело упал на землю.

- А ну дай! - сказал Демин, беря в руки монтировочные лопатки, которые Нюра дастала из багажника.- Разве это лопатки? Только камеры ими колоть!

Он принес свои и быстро разбортовал баллон.

- Где он у тебя спустил?

- Не у меня,- вздохнула Нюра,- у Максимова.

Демин поднял голову.

- Почему не накачал?

- Потому что не накачал!

- Понятно!

Вытащив камеру, он осмотрел ее, потом, присев на корточки, долго шарил рукой внутри покрышки.

- Есть!

Он вытянул короткий толстый гвоздь, головка которого запряталась в углублениях протектора.

- Вот это заноза! Камера запасная у тебя есть?

- Нет, буду клеить.

- Длинная волынка, да и не будет держать заплата,- сказал Демин.- Я тебе одолжу, а ты, когда свою отвулканизируешь, мне отдашь.

Стоя на коленях и заправляя новую камеру, он говорил:

- Ездите, товарищи, неправильно. Покрышки-то - у вас на одну сторону стертые, нужно их время от времени менять местами, тогда будет равномерный износ.

Он щеголял техническими терминами.

- И так каждый день меняем: то один спустит, то другой,- сказала Нюра.

- Потому и спускают, что не смотрите. Ну, готово! Компрессор у тебя работает?

- Какой там компрессор?

- Эх, вы!

Она рассердилась:

- Ладно, пусти, я накачаю. Есть у тебя - и радуйся.

- Анна Никифоровна, зачем сердиться? Мы с вами здесь как на даче, и вдруг такие разговоры!

Он включил компрессор на своей машине. Баллон, наполняясь воздухом, надувался и креп. Нюра хотела попробовать его плотность лопаткой, но увидела, что Демин следит за манометром на конце шланга. Вот как у него все поставлено! А она молотком постучит по баллону: если звенит, значит, хорош.

- Давление нормальное! - Демин выключил мотор.

Нюра вставила ниппель, послюнявленным пальцем проверила, не спускает ли. Затем они оба, подняв баллон, положили его в гнездо.

- А болтик-то пляшет! - весело приговаривал Демин, указывая на болт, крепящий колесо в гнезде.- С музыкой ездите.

Вытирая руки о ветошь и стряхивая с комбинезона пыль, он сказал:

- Завтра бы в дороге загорала! А все я тебе нехорош!

- Чем хорош, а чем нехорош,- сказала Нюра, насмешливо посматривая на то, как он тщательно отряхивает пыль с комбинезона.

- Чем же я нехорош?

- Все тем же,- засмеялась Нюра.

- Понятно,- тряхнул он золотистыми волосами - Но все отрегулируется! Сейчас ужинать будем.

В темноте возле стога белела разложенная им газета. Демин нарезал хлеб, колбасу, лук.

- Ну иди,- позвал он Нюру,- довольно копаться!

- Сейчас! - Она засунула голову под капот.- Ничего не видно!

- Чего колдуешь?

Он подошел, наклонился к мотору:

- Что случилось, Нюрочка?

Ей вдруг показалось, что он хочет обнять ее. Она отстранилась.

- Что случилось? - удивленно спросил Демин.

- Жиклеры надо продуть,- сказала Нюра,- всю дорогу мучилась: чихает, стреляет.

- Так ты посвети! Переноска есть?

- Какая там переноска!

- Беда с вами!

Он принес свою переносную лампу, присоединил ее к аккумулятору - маленькая лампочка вспыхнула ярким светом.

- Ну и загажено! Клеммы чистить надо да солидольчиком смазывать... Человек, Анна Никифоровна, любит ласку, а машина - смазку.

Его глаза становились то томными, "завлекательными", то лукавыми, то противными: самоуверенными, с оттенком превосходства.

Карбюратор оказался в порядке. Пришлось разобрать бензонасос. Из-под маленького фибрового клапана Демин вытащил едва заметную соринку.

- Пожалуйста, Анна Никифоровна, вот в чем загвоздка. Что вас еще мучает?

Нюра сказала ему и про тормоза, и про клапаны, и про все остальное.

У Демина вытянулось лицо. Он с грустью посмотрел на разложенные возле стога закуски, потом вздохнул:

- В клапаны ваши я не вмешиваюсь, а остальное посмотрим.

Демин был из тех водителей, которые не отойдут от машины, чья бы она ни была, пока не найдут причину ее неисправности. Их не следует путать с зеваками, которые как из-под земли вырастают у остановившейся на улице машины и выкладывают кучу нелепых советов. Демин принадлежал к подлинным автомобильным болельщикам. Эти люди отличаются непостижимым упорством и безграничным терпением. В поисках неисправности они способны кропотливо перебирать одну деталь за другой. Автомобиль для них - больше чем профессия: это их жизнь. Образование у них, как правило,- школа шоферов, знаний - не меньше, чем у механиков.

Свою бескорыстную помощь Демин сопровождал поучениями. Нюра его не перебивала: говори, только делай! Она показывала ему то одно, то другое. Пусть поработает, раз такой ученый! Тем более ухаживать собрался. В его кожаной инструментальной сумке было все, что может потребоваться шоферу в дороге, начищенное, как перед техосмотром, который бывает раз в год и до которого нерадивые шоферы откладывают приведение в порядок своих машин.

- Не знал я, что вы такие грязнули. Стажер и тот лучше машину содержит. Тысячи три пропылите - и в капиталку.

- Там видно будет.

- Эх, Нюрочка! Ты думаешь, я почему сто тысяч без ремонта наездил? Разве у меня особенная машина? Точно такая же, как твоя. А потому я наездил, что за всякой мелочью смотрю. Автомобильная техника - наука точная.

Он вдруг протянул руку к ее голове. Она отшатнулась, но в его пальцах был уже ее волос, тонкий и сразу завившийся.

- Этот волосок имеет толщину сорок микронов. А если шарик в подшипнике имеет отклонение от нормы на четверть микрона, его бракуют. Понятно, какая точность? А у тебя в баке дрова, в насос щепки попадают.

Он смотал на руке провод переноски и положил ее под сиденье.

У Нюры нашлось два малосольных огурца, кусок вареной говядины; Демин сбегал на озеро, принес воды.

Увлеченный ролью наставника, он говорил:

- Автомобиль, если хочешь знать,- это вся физика: механика - извольте; электричество - пожалуйста; свет и звук - будьте любезны. Самый совершенный аппарат, к вашему сведе-нию. Только не ценим мы его, не жалеем. Напарник твой, Максимов,- шофер первого класса, а, наверно, не одну машину запорол. Небось в армии языком ее облизывал, старался, а теперь можно в грязи держать! Почему один шофер экономит бензин, а другой пережигает? Один шофер за всю свою жизнь ни одной аварии не сделает, а другой за год обменяет три талона? Машины одинаковые, люди разные.

- И дороги разные.- Нюра вздохнула.

- Да ведь на одинаковых дорогах по-разному работают. В Москве кругом асфальт, а один ездит триста тысяч, а другой и десяти не проковыляет. Нет, тут в другом дело!

- В чем же?

- А в том,- сказал Демин,- мне вот Королев рассказывал. Ездил он как-то с твоим Максимовым, сахар возили они или еще что, не помню.

- Сахар,- сказала Нюра,- Горторгу возили.

- Ломался Максимов, как медный грош, власть свою показывал; я, мол, хозяин на машине. А чем же он хозяин машине? Тем, что баранку крутит? Нет, извините, это еще не хозяин. Любого посади, баранку будет крутить. А если ты хозяин машине, так хозяйствуй на ней, понятно? Тогда у тебя и пробег и экономия - все будет.

- Это правильно,- согласилась Нюра.

- У тебя вот насос барахлил - сколько ты на этом бензина потеряла?

- А знаешь, сколько сегодня Максимов сжег?

- Сколько?

- Сорок литров.

- Вот видишь, если он даже пять рейсов сделал, и то пережег, а на вашем "колдуне" едва четыре нацарапаешь.

- Он шесть рейсов сделал.

- Шесть?! Сколько же он работал?

- Нормально, восемь часов!

- Этого не может быть!

- Я сама путевку видела.

- Значит, нагрел клиента на рейс.

- Я тоже так подумала.

- Нагрел, нагрел, опутал кого-то. На таких штуках и вылезает.

Он замолчал. Нюра зевнула, насмешливо спросила:

- Ну, еще что-нибудь расскажешь или можно спать ложиться?

- Да. да, конечно, ложись,- забеспокоился Демин, вставая, потом опять садясь,- ложись, вон я тебе подушки приготовил.

- Спасибо вам, я в кабине пересплю, не беспокойтесь.

- Нет, почему же? Это для тебя.

- А ты?

- Я устроюсь... Места много...

- Нет уж,- объявила она,- ты другое место поищи.

- Не волнуйся,- обиделся он,- я в машине лягу. Вот посижу немного и лягу.

- А не жестко тебе будет? - насмешливо спросила Нюра.

Он молчал.

- Чего ты дуешься?

- Ничего.

- Все-таки?

- Чего я тебе такого сказал? Хотел предложить как лучше, а там, пожалуйста, хоть в кузове спи.

- А я тебе разве чего говорю?

- Не говоришь, так думаешь.

- Что я думаю?

- Если я с тобой сижу, значит, уже что-то выгадываю... Ведь случайно мы здесь очутились.

Рассвет, заметный только тому, кто всю ночь, не смыкая глаз, провел в поле, уже раздвинул холодные дали горизонта, точнее очертил контуры леса. Где-то спросонья залаяла собака - сначала заливисто, потом все реже и реже, потом еще раз, для порядка, и замолкла. В поле пели сверчки, в сене что-то шуршало.

Демин сидел, обхватив руками колени, опустив голову. Нюра насмешливо смотрела на него. Ей был виден его профиль, и она впервые заметила то, чего не видела раньше: две глубокие морщинки, идущие от уголков рта к резко очерченному подбородку. Она чуть было не протянула руку, чтобы провести пальцами по его щеке. У нее захватило дыхание, она сидела, закрыв глаза, чувствуя горячее биение своего сердца и неожиданную слабость рук, опущенных к теплой, мягкой, притягивающей земле.

Открыв глаза, Нюра испуганно отстранилась от Демина: его лицо было совсем близко, и он смотрел на нее счастливым и растерянным взглядом. Она холодно проговорила:

- Вот именно случайно. С такими, как ты, такое всегда случайно получается: нынче - с одной, завтра - с другой. А разве это настоящее?

Он спросил:

- А что, по-твоему, настоящее?

Она встала, потянулась, высоко закинув над головой руки со сцепленными пальцами.

- Настоящее? Это уж любить так любить! Чтобы все, что у тебя есть, ему одному отдать.

- И есть у тебя такой?

- Может быть, и есть.

Она опустилась на приготовленные Деминым подушки.

- Ладно, посплю на твоей кровати, а ты,- она сделала повелительный жест в сторону своей машины,- ложись в моей кабине. Принеси мне телогрейку.

Он принес ей телогрейку. Вздрагивая не то от холода, не то от предвкушения сладкого сна, Нюра укрылась ею. Потом подняла голову, погрозила Демину пальцем:

- Смотри...

Через минуту он услышал ее тихое, ровное дыхание.

Докуривая папиросу, он походил некоторое время вокруг машин, потом вынул из Нюриной кабины еще одно сиденье, положил его невдалеке от девушки и, зарывшись ногами в сено, еще долго ворочался, стараясь лечь поудобнее. Устроившись, наконец, он прислушался к ровному дыханию Нюры. Она спала, ее грудь подымалась и опускалась под телогрейкой.

- Эх, жизнь наша! - пробормотал Демин, опять прислушался к ее ровному дыханию и закрыл глаза.



ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ



Мягкое покачивание автобуса усыпляло Полякова, по он не спал. Он находился в том состоянии полузабытья, когда разговоры соседей и шум мотора сливаются с туманными видениями, которые то возникают, то исчезают в отяжелевшем мозгу. На какую-то долю секунды он закрывал глаза, и перед ним пролетали картины, длинные, как жизнь. Он с усилием поднимал веки и всматривался в голубые дали раннего утра.

Сидевшая с ним рядом женщина беседовала с кондуктором. Их разговор доходил до Полякова неясными обрывками фраз, тихим смехом, раздражающим полушепотом.

Становилось жарко. Кондукторша опустила стекла. Свежий ветер ворвался в машину. Шум колес, раньше глухой, теперь слышался отчетливей, резиновые шины шуршали по рассыпанному на шоссе гравию.

Наклонившись к окну, Поляков подставил лицо ветру. Сонная одурь начала проходить. Разминая затекшие ноги, он встал, по узкому, заставленному чемоданами проходу добрался до кабины, постоял там, разглядывая через ветровое стекло набегавшую дорогу, потом вернулся на свое место.

Подымая за собой облака пыли, автобус мчался по шоссе. Слева и справа тянулись покрытые зеленью поля с трактором на горизонте, фургонами полевого стана, похожими на коробочки, велосипедом, непонятно как стоявшим на меже, с чьей-то фуражкой на руле. Сверкнули на солнце стальные пути железной дороги. За поворотом возникли гигантские башни элеватора. Показались плотина и белое здание колхозной электростанции. Небо было чистое, только ажурные мачты высоковольтных передач словно задерживали на своих острых верхушках далекие редкие облака.

Машина обогнула рощу - и сразу возник Стенькинский совхоз, его широко разбросанные низкие строения, их белые стены, черепичные крыши. Среди зданий было одно новое, с непокрытыми еще свежими деревянными стропилами; видимо, строился новый машинный двор.

За совхозом шоссе обрывалось. Автобус покатил по плотно укатанной грунтовой дороге.

Вдоль нее лежали холмики песка, гравия, щебня; стояли тракторы, катки, грейдеры; рабочие натягивали шатры. В этом году должны закончить тракт, который соединит областной центр с большим промышленным городом Касиловом.

Поляков вспомнил, каким событием было появление здесь первых советских автобусов. Затем, уже перед войной, все население выходило любоваться красавцем ЗИС-16. А вот теперь если до осени успеют заасфальтировать дорогу, то к Октябрьским праздникам можно будет пустить новый дизельный автобус вагонного типа.

Куда ни вглядывался Поляков, он всюду находил следы работы своей автобазы. Строитель-ство шоссе - прошлую осень на подвозке материалов работали ее машины. Электростанция - они доставили ей турбину. Новые здания совхоза - они возили сюда лес. На полях работали тракторы - они привезли запасные части. Элеваторы - скоро будут возить сюда зерно. Незаметна работа автомобилиста, но он должен замечать все; мало кто им интересуется, но он должен интересоваться всем.

Все чаще и чаще попадались машины. Двигались поношенные колхозные "газики", прошла колонна Союззаготтранса, промчался ярко раскрашенный автобус дома отдыха, за ним несколь-ко машин с солдатами. Прошли машины касиловской автобазы, своей франтоватой окраской выделяясь среди других. Резко сигналя, обогнала автобус новенькая обкомовская "Победа". На самом въезде в лес Поляков увидел четыре свои машины; они возвращались из Воронежа и шли, мощные, удлиненные прицепами, соблюдая интервал, как военная колонна на марше.

Дорога пошла лесом, по широкой просеке. Поляков с наслаждением вдыхал свежий, смолистый запах сосен. Высокие деревья стояли неподвижно, но ему казалось, что сквозь шум машины он слышит шелест верхушек, тревожное воронье карканье, монотонный стук дятла, долбящего сухую коричневую кору. Он думал: удастся ли ему сдать касиловскому станкострои-тельному заводу заказ на оборудование для новых мастерских? Это было конечной, но не единственной целью его поездки. Надо заехать на кирпичный завод, там сегодня осваивается предложение Королева: грузчики сняты с машины и стоят на конечных пунктах.

Первая остановка - районный центр, село Захарово. Автобус спустился к реке, миновал длинный деревянный мост с шатающимся настилом и, натужно ревя мотором, поднялся по кру-той булыжной мостовой, вдоль которой лепились первые домишки предместья, ниспадающие к берегу огороды и сады с кустами низкорослого колючего крыжовника и пышной зеленой смородины.

Стоянка - три минуты. Шофер выскочил из кабины, быстрыми затяжками торопливо куря папиросу. Сменились пассажиры. Поляков сошел. Кондукторша кивнула ему на прощанье. Автобус умчался.

Маленький пассажирский павильон стоял на базарной площади, окруженной со всех сторон коновязью - длинными серыми бревнами, уложенными на короткие, врытые в землю столбики. У прилавков толпились женщины. Высокие бидоны молочниц блестели на солнце. Мясник рубил мясо на колоде, усеянной белыми осколками костей, красными кусочками говядины. На противоположной стороне шоссе размещалась заправочная станция с двумя выкрашенными в красную краску бензоколонками, увенчанными матовыми стеклянными шарами.

Валя Смирнова стояла у входа в павильон. Она была в своей старой кондукторской форме, но с красной повязкой на рукаве - знаком линейного диспетчера.

- Ну, как дела, Валюша? - спросил Поляков, разглядывая осевшее, в выцветшей зеленой краске здание павильона и прикидывая, скоро ли придется его ремонтировать.

Операторская будка - это продолжение диспетчерской, ее передовой пост, выдвинутый на трассу. Оператор регулирует движение машин на линии сам или по указаниям диспетчера. Без этого звена, связывающего отдел эксплуатации с шофером, четкая работа машин была бы затруднена: жизнь вносит поправки в самый совершенный план.

Валя доложила Полякову о событиях на линии. На кирпичном заводе все тридцать машин работают бесперебойно. Машины на Москву, Касилов и Зоболочино прошли точно по расписа-нию, но одна машина задержалась в Сухачах: не хватило горючего. Валя послала двадцать литров с попутной машиной. На захаровской трикотажной фабрике не успевают грузить четыре машины; она оставила там три, а четвертую переключила на лесозащитную станцию. Больше никаких происшествий на линии не было. Телефонная связь с базой тяжелая - трудно вызывать через район.

- Михаил Григорьевич,- сказала Валя,- тут приезжал начальник вокзала Загряжск-два, у них продается коммутатор на двенадцать точек, старенький, правда, но в полном порядке.

- Хорошо, передайте Смолкину телефонограмму, пусть он сегодня посмотрит этот коммутатор.

- Он недорого стоит.

- Тем лучше, вернусь - купим.

Поляков ничем не выдал своего удовлетворения работой девушки. Такая не нуждается в похвалах. Шестьдесят машин на этой трассе, а она не теряется, словно всю жизнь работала диспетчером.

- А как порожние машины? - спросил Поляков.

Валя регистрировала порожние машины, независимо от того, кому они принадлежат. Поляков хотел загружать их попутным грузом. Это сулило большие доходы.

- Вот,- Валя протянула Полякову аккуратно разграфленную, исписанную мелким четким почерком ведомость,- туда и обратно проходит до сорока порожних машин в день.

Поляков просмотрел ведомость. В ней значились не только номера машин, но и их владельцы, адреса гаражей и даже фамилии шоферов.

- Откуда у вас эти сведения? - не скрывая своего удивления, спросил он.

- Большинство машин останавливается: кто у бензоколонки, кто вон там.- Она кивнула в сторону закусочной. Потом тронула красную повязку на рукаве, засмеялась.- Наверно, считают, что я представитель власти.

- Возможно,- согласился Поляков, подумав, что не красная повязка развязывает языки шоферам.- Здесь вы не ошиблись? - спросил Поляков, показывая на записанные в ведомости машины касиловской автобазы.

- Нет. Я сама удивилась и специально проверила, да и шоферы знакомые.

Поляков покачал головой. Значит, Сергеев гоняет порожние машины, а в отчете у него показано сто процентов использования пробега.

Они вышли на крыльцо. У павильона в ожидании автобуса сгрудились пассажиры. Высматривая попутную машину, Поляков разговаривал с Валей, вдруг у павильона, резко затормозив, остановилась старенькая черная "эмка". Открылась дверца. На переднем сиденье, рядом с шофером, сидела Трубникова. Эта маленькая, энергичная, немолодая уже женщина руководила промышленностью строительных материалов области.

- На ловца и зверь бежит! - сказала Трубникова.- Тебя-то мне и надо. Садись в машину!

- Вы куда едете, Евдокия Спиридоновна? - улыбаясь, спросил Поляков.- Мне нужно на кирпичный.

- Вот и довезу, садись. А здесь у тебя что? - Трубникова разглядывала Валю.- Отделение, филиал?

- Диспетчерский пункт, регистрируем проходящие порожние машины.

- Ишь какую кралю подобрал!

Машина тронулась.

- Тебе что же, своих машин не хватает? - не оборачиваясь, спросила Трубникова.- Чем чужие машины хватать, ты себе легковую заведи. Стыдно на перекрестках голосовать.

- Я не голосую,- наклонившись к переднему сиденью и не переставая улыбаться, ответил Поляков,- езжу на своих автобусах и на своих грузовых.

- Молодец! Правильно! Раз ты директор автобазы, то и езди на своих автобусах: узнаешь, каково в них пассажиру.

Поляков с удовольствием слушал Трубникову. Ее, члена партии с тысяча девятьсот семнадцатого года, знала вся область.

- За это хвалю,- продолжала Трубникова,- а вот за другие дела взять бы тебя за черные кудри и оттрепать как следует! Только неудобно - не комсомолец ты уже, а годков бы десять назад ухватила бы я тебя за вихры. Впрочем, и сейчас не поздно.

- Евдокия Спиридоновна!

- А что?! Пусть мой шофер посмотрит, как автомобильных начальников за волосы дерут. Новиков, знаешь его?

- Как не знать? - Шофер повернул к ним улыбающееся лицо.- Михаила Григорьевича каждый водитель знает!

- Чем же вы недовольны, Евдокия Спиридоновна? - Поляков опасливо покосился на ее маленькие, сложенные на коленях ручки: от Трубниковой всего можно было ожидать, схватит в самом деле за волосы.

- А ты не знаешь? Ишь ты! Натворил, а теперь овечкой притворяешься.

- Евдокия Спиридоновна!!

- Что "Евдокия Спиридоновна"? Я уже, знаешь, сколько лет Евдокия Спиридоновна?

- Сколько?

- Все мои. Ты скажи: зачем на завод едешь?

- Машины там наши работают, надо проверить.

- Ах, машины! - насмешливо повторила она.- Ты что же, так и бегаешь за каждой машиной? Лучше скажи: набезобразничал, вот и тянет тебя, как вора, к обокраденному дому.

- Ей-богу, я вас не понимаю, Евдокия Спиридоновна,- ответил Поляков, хотя отлично знал причину ее волнения.

- Звоню директору завода,- не оборачиваясь, заговорила Трубникова,- а он волком воет: на заводе кавардак, люди Полякова перевернули все вверх дном, какой-то там шофер или грузчик всем командует. Что это такое?! Сам любишь в чужие дела нос совать, и твои шоферы туда же!

- Понятия ни о чем не имею,- сказал Поляков.

- Имеешь, не ври.- Трубникова наконец обернулась к нему.- Какие руководители - такие и водители!

- На заводе одна бригада грузчиков грузит тридцать машин,- сказал Поляков,- вместо девяноста человек на погрузке стоят восемнадцать и столько же - на выгрузке. В три раза меньше занято людей. Чем же недоволен ваш директор? Казалось бы, наоборот.

- А чему он должен радоваться?

- У него в день работает до пятидесяти машин - это сто пятьдесят грузчиков. Если бы он механизировал погрузку, такого количества людей не потребовалось бы.

Трубникова помолчала, потом спокойно сказала:

- Кроме твоих тридцати, на заводе работает еще двадцать машин, а твои грузчики так обосновались, что другим подъезда нет.

- Возможно,- согласился Поляков.- Вот ваш директор и должен организовать всю работу.

- У меня там директор - тюлень, ни богу свечка, ни черту кочерга, вроде твоего начальника - уважаемого Канунникова. Ладно, приедем - разберемся.

- Между прочим, Евдокия Спиридоновна, грузчики - народ слабонервный. Если вы начнете кричать, то у них с языка может такое сорваться, что...

- Не учи меня, как с людьми разговаривать! - нахмурилась Трубникова.

Вдали показалась труба, длинные, прижавшиеся к земле сараи кирпичного завода и ведущее к нему короткое шоссе, обсаженное двумя рядами высоких лип.

Машина остановилась у конторы, из которой тут же выскочил директор завода Тюрькин. Он, видимо, поджидал Трубникову и предупредительно открыл дверцу машины, помогая ей выйти.

Поляков давно знал Тюрькина, но сейчас, вспоминая сказанное Трубниковой, впервые увидел, что этот человек действительно похож на Канунникова: та же округлая неопределен-ность фигуры, те же настороженные, бегающие глазки. Но тот Канунников, так сказать, в областном масштабе, а этот - поменьше, в районном.

- Что у тебя случилось? - спросила Трубникова, направляясь к заводу.

- Понимаете, Евдокия Спиридоновна, - говорил Тюрькин, семеня вслед за ней на коротких ножках, обутых в потерявшие свой первоначальный цвет туфли с сильно стоптанными каблуками,- тут от них,- он кивнул на шедшего рядом Полякова,- тут от них главный, некий Королев, раньше он был грузчиком, а теперь уж не знаю, в какую его должность произвели.

- Так грузчиком и остался,- сказал Поляков.

- Ну вот, - продолжал Тюрькин, - привезли они свои механизмы. Я не возражаю, механизация и прочее, но ведь завод сидит на лимите электроэнергии. Кто будет за перерасход платить?

- Предъявите нам счет, оплатим,- сказал Поляков,

- Мы вас потом выслушаем, товарищ Поляков,- заметила Трубникова и кивнула Тюрькину: - Еще что?

- Много чего, Евдокия Спиридоновна,- торопливо продолжал Тюрькин.- Самовольно открыли запасные ворота: теперь кто хошь входи и выходи с завода.

- А ты закрыть не можешь?

- Да ведь не знаешь, к чему броситься! - плаксивым голосом воскликнул Тюрькин.- Мы говорим: Стройтрест - бери кирпич отсюда, жилотдел - оттуда, завод - с третьего места, в общем, как нам удобно вести учет, а этот Королев поставил свои бригады в трех пунктах и берет подряд. С кого деньги получать? В общем, такую неразбериху устроили - черт те что!

- Почему допустил? Ты здесь что, для мебели?

- Видите ли, Евдокия Спиридоновна,- замялся Тюрькин,- вчера я в городе задержался, а сегодня с утра в райком вызвали.

- Спишь долго,- сказала Трубникова, пренебрежительно смотря ему прямо в лицо,- вон как тебя разнесло! Оттого и приходится за тебя другим командовать.

Они подошли к цехам. За сараями на большом пространстве тянулись клети с кирпичом. Подъезжали и отъезжали машины. Дальше видны были огромные провалы глиняных карьеров. По их обрывистому краю блестели протянутые до цехов рельсы узкоколейки.

"Ну и растяпа! - подумал Поляков про Тюрькина.- Лошади у него вагонетки тянут, не может мотовоз поставить! Из цехов на биржу тачками подают".

Точно угадав его мысли, Трубникова гневно спросила Тюрькина:

- Почему мотовоз не работает?

Тюрькин начал путано оправдываться: не завезли горючего, какой-то крюк не сделали... Он бы еще долго мямлил, если бы не появился Королев: соскочил с эстакады и, стряхивая с себя известковую пыль, подошел к Полякову.

- Вот,- закричал Тюрькин,- этот самый и есть Королев! - Он погрозил ему пальцем: - Все теперь!

Трубникова некоторое время молча разглядывала коренастую фигуру Королева. Он был в майке и широких брезентовых, покрытых известковой пылью брюках. На бритой голове и на лбу блестели капельки пота.

- Что за порядки вы здесь вводите, товарищ Королев? - произнесла наконец Трубникова.

Королев вопросительно смотрел на Полякова, не зная, отвечать ему этой женщине или нет.

- Покажите, как вы организовали погрузку,- сказал Поляков, назвав при этом должность, имя и отчество Трубниковой.

Все направились вдоль клетей. Кирпич выдавался с разных мест, но автобазовские машины брали его только в трех точках.

- Мы обслуживаем тридцать машин. Каждые четыре минуты подъезжает машина,- сказал Королев.- Грузим ее минут восемь-девять, поэтому бригады расставлены так, чтобы машины не мешали друг другу.

- Элементарная организация рабочего места,- как бы разговаривая сам с собой, произнес Поляков.

- Сами разберемся,- оборвала его Трубникова.

- Молчу, молчу,- засмеялся Поляков.

- Вот,- продолжал Королев,- а некоторые,- он произнес это слово, не глядя на Тюрькина,- некоторые хотят, чтобы мы брали кирпич с разных мест, тогда грузчикам только и придется бегать с одного места на другое да таскать за собой лебедки. И насчет ворот то же самое. Клети стоят тесно, разворот плохой, мы и попросили открыть запасные ворота. В одни ворота машина въезжает, в другие выезжает.

- Элементарная организация потока,- снова проговорил как бы про себя Поляков и в ответ на гневный взгляд Трубниковой с деланным испугом поднял руки:- Молчу, молчу!

- И последнее, по части учета,- продолжал Королев.- Тут порядки особенные: после каждой погрузки отправляйся шофер в контору, теряй полчаса на оформление документов, а машина стоит. Совершенно этого не надо. На площадке от каждого клиента есть приемщик, кирпич отпускает заводской десятник. Можно к концу дня выданный кирпич оформить общей накладной, а шоферам зря время не терять.

- А вы разве и над шоферами начальник? - спросила Трубникова.

- Нет,- ответил Королев.

- Тогда какое вам дело до оформления документов? Пусть шоферы сами об этом заботятся.

- Не в том дело, кто заботится, а в том, чтобы машины зря лишние часы не теряли,- сказал Королев.- А потом... можно и на себя команду принять, поскольку дело требует.

- Это верно,- Трубникова внимательно посмотрела на Королева.

- Я на автобазу к ним не лезу со своими порядками,- вспылил Тюрькин,- и пусть они не лезут ко мне со своими!

Королев, который всем своим видом выказывал Тюрькину самое оскорбительное пренебрежение, усмехаясь, произнес:

- Вы себя с автобазой не равняйте.

- Это почему? - опешил Тюрькин.

- Труба пониже - дым пожиже, вот почему.

Скрывая улыбку, Поляков отвернулся. Наступило неловкое молчание.

- Довольны вы своей работой? - спросила Трубникова.

Королев пожал плечами.

- Чему особенно радоваться? На этом заводе давно пора механизировать погрузку, а не таскаться каждому со своей самоделкой.

- Эти механизмы автобазовские? - спросила Трубникова.

- Да, сварганили кое из чего,- ответил Королев, направляясь вслед за ней к клетям; туда же поплелся и Тюрькин.

Поляков повернул в другую сторону. Инцидент исчерпан. Он шел по фронту погрузки, ни к чему особенно не присматривался, но видел все, ни к чему особенно не прислушивался, но все слышал.

Он окончательно решил снять грузчиков с машин, создать отдельное бюро погрузочно-разгрузочных работ, дать ему механизмы, выделить на хозрасчет. Если во главе такого бюро поставить Королева, он его потянет. Поляков думал о том, что сегодня надо успеть побывать в нескольких пунктах и не забыть заехать в леспромхоз насчет леса. Он думал и о том, что промкооперация делает негодные рукавицы - на погрузке кирпича они не выдерживают двух дней. И еще о многом думал Поляков. Разве мало мыслей приходит директору автобазы, когда он наблюдает за работой своих людей, облокотившись о клетку с гладким, чистым, теплым кирпичом, еще хранящим в себе жар печи, а может быть, уже согретым горячими лучами полуденного, пылающего в небе солнца.



ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ



- Ну, брат Михаил Григорьевич, не ожидал от тебя такого свинства!

Сергеев, директор касиловской автобазы, маленького роста, широкоплечий, с мощным туловищем на коротких ногах, говорил низким грудным басом, чуть картавя и произнося иногда "в" вместо "л", отчего у него получилось "не ожидав" вместо "не ожидал".

- Шоферы толкуют: загряжский директор приехал. Где, куда делся? Оказывается, с машины - и прямо в город. Даже не позвонил. Ладно, ладно, не отговаривайся, как ты был свиньей, так и остался. Думаешь, в областном центре директорствуешь, так уж большая шишка на ровном месте?

- Торопился, Константин Николаич,- посмеиваясь, ответил Поляков, входя с ним в гараж,- дела были.

- Знаю я твои дела,- перебил его Сергеев,- и где был и что заказ сдал - все знаю. Только жаль, поздно я хватился. Поломал бы тебе по дружбе все твои планы, да не успел. Я Боярскому звоню, а ты уже с главным инженером оформил, а то бы подгадил тебе, показал бы, как старых друзей забывать.

- Я обязательно собирался зайти. Рассчитывал: днем все сделать, а вечером - к тебе. Сам управился и тебя от дела не оторвал,- оправдывался Поляков, с улыбкой поглядывая на добро-душное мясистое лицо Сергеева, которому тот тщетно пытался придать сердитое выражение.

- Приехал ты, положим, не ко мне, а за станками, это во-первых; а во-вторых, я бы позвонил Боярскому, и, пока бы мы с тобой обедали, все было б оформлено. Послали бы потом агента наряд получить - и дело с концом.

- Мне самому надо было с Боярским поговорить.

- Боярский сюда пришел бы! Это для тебя они персоны,- Сергеев покрутил в воздухе ладонью,- машиностроительный завод и прочее. А для нас - обыкновенный клиент. Не мы к нему, а он к нам должен ходить. У нас тут просто: хочешь машины иметь - помогай! А ты к нему - как бедный родственник,- говорил Сергеев, недовольный тем, что ему не удалось показать Полякову свой вес в городе.- Хоть бы на минуточку забежал, предупредил!

- Знаю я твою минуточку! - засмеялся Поляков.

Он был рад тому, что против ожидания так быстро оформил заказ на станки, и доволен тем, что увидел Сергеева, у которого много лет работал механиком и которого любил, хотя каждая их встреча кончалась спором и они расставались, все больше отдаляясь друг от друга. Но проходи-ло время, и при каждой новой встрече Поляков с удовольствием слушал его картавый голос и в душе посмеивался над простодушным лукавством этого стареющего человека.

К тому же Сергеев был достаточно умен, чтобы не лукавить с людьми, которые его раскусили, а тем более с теми, кого он уважал.

Он очень ловко умел всех обводить: за простоватой, мужиковатой внешностью скрывал хитрецу и оборотливость. "Мы люди простые, шоферня",- говорил он и, когда это было нужно, умел напускать на себя даже глуповатый вид. Со всеми жил в ладу, всем говорил "ты", никогда ни в чем никому не отказывал, но и не давал ничего, всячески волыня и оттягивая, представляя дело так, будто кто-то мешает ему выполнить обещанное. И странно, люди, которых он добродушно обманывал, забывали об этом и снова помогали ему.

Хозяин он был рачительный, дело вел основательно. Все у него было ладно скроено и крепко сшито. Сам великолепный шофер, он, казалось, владел всеми профессиями. Печь ли сложить, сад ли разбить, лошадь подковать, генератор на электростанции наладить - все он знал, все умел. Касиловская автобаза радовала начальнический глаз свежевыкрашенными машинами, светлыми, чистыми помещениями, благоустроенной столовой, многочисленными табличками, украшающими цехи, стоянку, конторку. "Краски не жалеть",- учил своих подчиненных Сергеев.

Все это создало автобазе № 1 репутацию лучшего автомобильного хозяйства области. Недаром, еще будучи директором загряжской базы, Сергеев стремился в Касилов. Здесь были все условия: парк в два раза меньше, гараж в три раза больше, трактовая работа, положение самостоятельного хозяйства. Машины на первой базе почти все были новые: списывать старые Сергеев умел как никто другой.

Водители у него подобрались пожилые, опытные. Во время войны база обслуживала оборонные заводы, почти весь кадровый состав ее был забронирован и остался на месте. В конторе работали вежливые, радушные люди, словоохотливые и общительные. Им хотелось верить, и они умели представить все в наивыгоднейшем для базы свете. Касиловские снабженцы прослыли в области как первейшие пройдохи. "В автомобильном деле снабжение - всё",- говорил Сергеев.

Поляков ходил с Сергеевым по гаражу и думал о том, что с прошлого года здесь, в сущнос-ти, ничто не изменилось, и не только с прошлого года. Сколько он помнит эту автобазу, она всегда была такой. Конечно, машин прибавилось и оборудование кое-какое появилось, а все-таки все было по-старому. Будут здесь и бригады отличного качества, и счета экономии, но все это будет только дань времени. И чисто здесь, и аккуратно, и люди работают, но не хватает кипения человеческой энергии, того нового, что ломает старое и отжившее.

- Живем по-старому,- как бы угадывая мысли Полякова, сказал Сергеев,- ни шатко ни валко: выполняем план, и слава богу.

- Прибедняешься,- попробовал шутить Поляков.- Тебя никак с первого места не спихнешь, а ты все "ни шатко ни валко".

- Уж ты брось. За май твоя база на первое место выходит, уж факт. Да ведь не в том суть. Сегодня я на первом месте, завтра - ты, а послезавтра - шиловские: тоже прут, не остановишь. И хорошо. Не для себя ведь работаем, для государства.

- Раз для государства, значит, и для себя,- заметил Поляков.

- И так можно сказать,- согласился Сергеев,- не стану спорить. Ты на философии собаку съел, а я как был лаптем, так и остался. Ты вот что лучше скажи,- он подозрительно посмотрел на Полякова,- наверно, сегодня обратно собираешься?

- Да, Константин Николаевич, побуду у тебя пару часиков - и домой. Ты уж, пожалуйста, отправь меня с попутной машиной.

Сергеев с досадой махнул рукой:

- Все торопишься. Отправлю тебя, когда надо будет.

- Нет, я серьезно.

- И я серьезно. Ты здесь гость, хозяин - я. Из-за тебя без обеда остался. А теперь терпи до ужина.

- Я уже пообедал,- улыбнулся Поляков.

- У кого?

- Шучу, шучу... Так, перекусил в буфете.

- То-то,- проворчал Сергеев,- с тебя станется. Моя старуха в твою честь все печи затопила.

- Правду говорю, Константин Николаич, мне к утру обязательно надо быть в Загряжске.

- Ну и будешь! Перекусим, поговорим о делах, и убирайся на все четыре стороны. Больно ты мне нужен!



Уютный домик. Обвитая зеленью веранда. Резные наличники.

Кусты акаций. Сарай, коровник, деревянные клети для кур.

- Солидное у тебя хозяйство, Константин Николаич,- говорил Поляков, моясь в небольшой баньке, расположенной в глубине сада и специально для него вытопленной.

- По-культурному живем,- вздохнул Сергеев.- У меня ведь, сам знаешь, гвардия: старуха, два сына, дочь, снохи, внуки, да и я по-стариковски люблю в огороде поковыряться. Как Мичурин сказал? Каждый человек должен в своей жизни посадить хоть одно дерево, так, что ли?

- Это верно,- сказал Поляков, вытираясь мохнатым полотенцем,- надо украшать жизнь!

- Ну и сложение у тебя, брат! - сказал Сергеев.- Илья Муромец, честное слово!

Поляков засмеялся:

- Тебе силенки тоже не занимать, недаром твоя старуха в оба за тобой смотрит.

- Это верно,- согласился Сергеев,- обижаться не могу. Порода такая: до ста лет живем, дед мой в восемьдесят женился. Только росточком бог обидел.

- Мал золотник...

- Я не о том. У тебя сила красивая, а у меня она какая-то куцая, черт ее разберет. Да ведь, конечно,- он вздохнул,- молодость. Тебе сколько? Сорок есть?

- Около того.

- Вот видишь! А мне уже шестой десяток на исходе.

Из предбанника они вышли в сад. Сквозь листву пробивались золотые лучи заходящего солнца, отбрасывая на дорожки длинные тени деревьев, кустов, высоких деревянных колышков на помидорных грядах. Смородина крохотными зелеными бутончиками уже пошла в ягоду, и ее сладковатый аромат мешался с запахом травы, первых цветов, распускающихся яблонь. Сад сиял всеми оттенками зеленого цвета, от салатного до темного. Поляков вдыхал воздух, казавшийся после бани холодноватым. Хорошо, черт побери! Вспомнилось давно позабытое ощущение отдыха где-нибудь в Сочи или в Крыму. Море с тихим рокотом набегает на каменис-тый берег, в синей дали белеет дымок парохода, бронзовые юноши и девушки прыгают в воду с вышки, распластав в воздухе тонкие руки. Хочется подставить солнцу спину и лежать, наслаждаясь правом ни о чем не думать.

Обычно Сергеевы обедали в просторной кухне, но сегодня, по случаю гостя, в "зале" накрыли огромный стол под тяжелой, свисающей до пола скатертью. Обстановку этой комнаты, низкой и полутемной, дополнял диван с высокой спинкой, увенчанной деревянной полочкой, где по ранжиру стояли белые слоны. Потускневшая рама большого зеркала была скрыта темно-зелеными листьями фикусов, стоявших в больших деревянных кадушках.

Жена Сергеева, высокая сухощавая женщина с озабоченным лицом, прямые и строгие черты которого говорили о былой красоте, накрывала на стол. Ей помогали обе снохи.

Полотенце, поданное Полякову вместо салфетки, было расшито на концах красными петушками и курочками. Под клеенкой лежали деньги, предназначенные на текущие расходы. В граненых графинчиках переливались настойки и наливки домашнего изготовления, на тарелках громоздились закуски: соленые огурцы, маринованные грибки и помидоры, квашеная вилочная капуста, ветчина собственного изготовления, несколько желтоватая и жесткая.

И все же Полякова не оставляло то странное беспокойство, которое испытывает человек, попавший в дом, где только что произошла ссора: с приходом гостя она прекращена, но следы ее наложили на все тягостный отпечаток. Из-за дверей доносились приглушенные голоса, сердитое перешептывание, торопливые шаги, как будто два человека ссорились и кто-то третий уговари-вал их замолчать, ссылаясь на присутствие в доме постороннего человека. Может быть, ничего этого не было, но Полякову так казалось: какие-то нервные шорохи, сердитое хлопанье дверями.

Сам Сергеев был невозмутим. Он сидел за столом без пиджака, расстегнув ворот рубашки с большой медной запонкой, обнажив заросшую рыжими волосами могучую грудь и толстую шею в глубоких, точно зарубцованных морщинах.

Поляков знал его манеру пить и знал также, что отказываться бесполезно. Две стопки выпили под огурчик, одну - под суп, густой и наваристый, распространявший вокруг клубы пара и дразнящий аппетит запах, потом еще одну - под суповое мясо, обильно смазанное горчицей, и, наконец, последние две - под второе: жареную свинину с картофелем.

С каждой рюмкой лицо Сергеева краснело и приобретало благодушно-лукавое и умильное выражение.

- И чего ты с ним ссоришься? - говорил он о Канунникове.- Случайный человек в нашем деле, случайно попал, случаем и уйдет. Подкапывается под тебя, а ты ему карты в руки.

- Зато к тебе благоволит,- заметил Поляков.

- Буду я из-за него кровь портить! С начальством, брат, нужно жить в ладах, чтобы работать не мешало. Возьми меня, сто процентов использования пробега, а ни с кем не ссорюсь.

- Это липа.

- Нет, не липа! Я клиенту говорю: "Нужны тебе машины - загружай в оба конца, чем хочешь загружай, только распишись мне в путевке, что туда и обратно вез".

- Вот они и гонят в одну сторону порожняком, а расписываются за обе. Твоих машин на тракте полно, и все порожние.

- А мне-то что? Пусть ищут обратный груз! Зачем мне голову ломать? Пусть клиент ломает. Беру я с него в оба конца, вот он и начинает мозгами шевелить. Двойной тариф неохота платить, вот и думает.

- Думает, а гонит порожняком.

- А мне какое дело, я-то получаю за оба конца! Разве моя касса не государственная? У них себестоимость увеличивается, зато у меня - уменьшается.

- А в итоге убыток: машина могла бы за те же деньги идти груженой, а шла порожней. Сергеев откинулся на спинку стула.

- Я экономист плохой. Моя наука простая: побольше денег в кассу. И если бы клиент тоже так рассуждал, то не гнал бы порожнюю машину. Их, брат, учить надо!

- Я твои проделки знаю! - Поляков засмеялся.- Только не понимаешь ты простой вещи. Клиент предпочитает переплатить тебе сотню-другую, лишь бы обеспечить производство. Но из этих сотен собираются тысячи. Это как не выключенная днем лампочка: для жильца она не более как лишняя трешка, а для электростанции - лишние миллионы киловатт энергии.

Некоторое время они молчали. Нахмурив лоб, Сергеев пальцами барабанил по столу, потом сказал:

- Ладно, не будем спорить. Расскажи-ка лучше, как там твои поживают.

- Живут, работают.

Сергеев оживился:

- Каких людей я тебе оставил! А, Мишка? Каких людей! Один Степанов чего стоит!

- Хороший работник,- согласился Поляков,- только твоя червоточинка пробивается иногда.

Сергеев самодовольно ухмыльнулся:

- Моя школа! А Потапыч как, скрипит?

- Скрипит.

- Богатый мастер, золотой, у-ни-вер-сальный! Мы с ним еще, знаешь, на каких машинах работали! Тогда шоферы на всю Россию единицами считались... Да...- Он сощурил глаза.- А этот у тебя, как он, Демин, только ты по совести, честно, сто тысяч наездил? Или сменили, может, под шумок моторчик, а?

- Нет, ничего не меняли.

- Верю, раз ты говоришь, верю. Вот что хорошо у тебя, так это Тимошин: тут я тебя поддержу; детали твои не хуже заводских, только, знаешь, чего тебе не хватает? Настоящей термической обработки, вот чего. Ну, ты добудешь. Эх, Мишка, Мишка, чувствую, сгрохаешь ты завод нам всем на удивление, честное слово, сгрохаешь! Ну, скажи, чертушка, за что я тебя люблю? Скажи!

Он сделал болезненную гримасу, схватился эа живот и пробормотал:

- Треклятая! Замучила изжога.

- Лечиться надо, Константин Николаич,- сказал Поляков.

- Вот мой доктор! - Из стоящей рядом коробки он насыпал полную ложку соды, поднес ко рту и, сменив гримасу боли на гримасу отвращения, проглотил, запив поданной ему Поляковым водой.

Давал себя знать плотный обед после бани, выпитая вслед за бессонной ночью водка,- Полякова клонило ко сну, но он сказал:

- Константин Николаич, мне ехать пора.

Морщась от нового приступа изжоги, Сергеев замахал руками. Отдышавшись, закричал:

- Никаких "ехать", ночевать оставайся, все равно машин нет!

- Я ведь тебя просил! - с досадой сказал Поляков.

- Просил, а машин нет.- Сергеев упрямо тряхнул головой.- Утречком позавтракаем, и поедешь.

- Это уже безобразие!

- Безобразие, а ехать не на чем. Не сгорит там без тебя. Ты что? Старика хочешь обидеть! Эх, Мишка, ведь ты мой воспитанник, чувствовать должен! Хоть ты и крепко шагаешь, а помни! Шагаешь - а помни!

- Куда это я шагаю? - Поляков усмехнулся.

- Правильно, пусть все видят, какие из нашей братии люди получаются. Вот что ты мне объясни. Что это я хотел спросить? Да... Почему у нас День автомобилиста не празднуют?

- Какой это день?

- Есть День авиации, День железнодорожника, День шахтера, а Дня автомобилиста нету, почему?

- Кто его знает... Профессий в Союзе много! Если каждую праздновать, календаря не хватит.

- Вот и не знаешь,- Сергеев улыбнулся,- не знаешь ты, милый человек, а я знаю.

- Почему же?

- А потому, что если для нас специальный праздник объявить, так мы всю водку выпьем, понял? Здоров наш брат пить! А почему, спрашивается? Работа такая. Он тебе и в холод, и в дождь, и в снег.

- Не так уж много шофер пьет,- возразил Поляков.- Все это больше разговоры.

- Да, конечно,- не стал спорить Сергеев.

Он встал, включил приемник.

- Люблю,- сказал Сергеев. Густым, низким басом, еще больше картавя, подтянул:



Вот мчится тройка удалая...

Вдоль по дороге столбовой...



Он замолчал, голова его упала на грудь. Песня стонала и жаловалась:



Теперь я горький сиротина...



И неожиданно загремела широко и сильно:



И вдруг взмахнул по всем по трем...



Сергеев наклонился к Полякову и зашептал:

- Слушай, Миша, что скажу. Понимаешь, вот я и директор, сам знаешь, из чего я вышел, а чувствую: много во мне этого... Чувствую, а вытравить не могу.- Он обвел комнату руками: - Это требуха, мелочь, а вот по работе... Вижу, что неправильно, а как правильно - нe знаю.- Он ударил в грудь кулаком.- Разве я не работник?

И сразу замолчал, потом усмехнулся:

- Предлагали мне работу в тресте. Управляющим хотели сделать. Да ведь я за почетом не гонюсь, мне хозяйство нужно, чтобы дело делать, а бумаги не для меня, я не Канунников.

- Хочешь, спокойно жить Константин Николаич,- сказал Поляков, вглядываясь в Сергеева, точно оценивая, способен ли этот человек в таком состоянии понять его.

Он уже не жалел, что остался. Двадцать лет они были знакомы, и вот впервые Сергеев говорил с ним начистоту.

- Знаю, вижу,- устало произнес Сергеев,- да с какого конца начинать беспокойство-то?

- С любого. Главное, брось ты свою дешевую колокольню.- Поляков наклонился к нему, тронул за руку.- Ты думаешь, мне иной раз не хочется уйти от драки? Ведь на какую мелочь нервы растрачиваешь. А вот так себя приучил, что не могу. Ни на кого не хочу оглядываться, совесть мне высший судья. А ты приноравливаешься. И людей приучил.

Сергеев вздохнул:

- Вот в людях-то и загвоздка, не поймут они, подумают: "Хитрит, дядя Костя".

- Пусть думают, а ты ломай.

Сергеев оживился:

- А знаешь, любят тебя мои ребята. Чуть что: "А вот у Полякова так, у Полякова этак". На твое хозяйство равняются. Чем ты их взял, а?

Сергеев еще ближе придвинулся к нему:

- Слушай, Михаил, не думай, что я по пьяной лавочке, я от всей души. Ну, скажи, чего тебе надо? Ей-богу, все сделаю, все отдам. Черт! Ты думаешь, я не понимаю, какое ты дело затеваешь? Ведь это только название - мастерские, ведь ты их до завода будешь тянуть. А мне знаешь что поручили? Дом отдыха буду здесь строить для министерства.

- Хорошее дело!

- Хорошее-то оно хорошее, только ты будешь завод строить, а я - дом отдыха. Тебе небось не поручили бы, а мне - пожалуйста, будьте любезны. Вот как я себя поставил: будьте любезны!..



Поляков проснулся. Соседний диван был пуст: Сергеев уже ушел. Сквозь тюлевые занавески пробивались узкие полосы раннего света. Поляков встал, оделся и вышел на крыльцо.

Ночью прошел дождь, капли его серебрились на листьях деревьев, между грядок огорода блестели полоски воды, в воздухе, свежем и влажном, дрожало щебетанье птиц. За стеной раздалось потрескивание репродуктора, и знакомый, твердый голос произнес: "Говорит Москва, передаем последние известия".

Хотя все, о чем передавалось по радио, Поляков читал потом в газетах, он любил слушать утренние сводки. На Кубани заколосилась пшеница, на Дальнем Востоке закончили сев, в Ленинграде токарь-скоростник выполнил пять годовых норм, в тамбовском селе открылся книжный магазин, в школах начались переводные испытания. Ему нравилось, что именно такими будничными сообщениями начинался день. Среди этих больших и маленьких дел есть и его дело. Он любил бодрые звуки утреннего марша, четкий ритм гимнастики.

Поляков умылся, помахал рукой хозяйке, готовившей на кухне завтрак, и поспешил в гараж.

Маленький городок пробуждался. Над чистыми домиками, окруженными садами и палисадниками, подымались первые утренние дымки. Женщины с ведрами стояли у колонки. Куры ходили по дороге, еще влажной от дождя.

В гараже было тихо; возле ворот, покуривая, сидели поджидающие гудка рабочие. Только одна машина готовилась в рейс. Она стояла посередине двора, и несколько человек устанавливали в кузове, уже чем-то нагруженном, большой мотоцикл.

Руководил погрузкой Сергеев.

- Готовим тебе машину, а мотоцикл Канунникову отдашь.- Вероятно, вспомнив вчерашний разговор, Сергеев отвел глаза: - Навязался, черт, вот отремонтировали.

- Я и не знал, что Канунников на мотоцикле ездит.

- Это не его, даже не знаю чей, какого-то начальства.

- "Цундап",- сказал Поляков, осматривая мотоцикл.

- Хорошая машина,- подхватил Сергеев,- сто легко выжимает.

- На ходу?

- В полном порядке, даже заправлен.

- Расколотит его в кузове, надо бы в ящик.

- Выдержит, мы его увяжем покрепче!

- Знаешь что,- сказал Поляков,- дай-ка я его отгоню.

- Сам поедешь?

- А чего же?

- Это верно, ты ведь старый мотоциклист. Да зачем тебе в нем трястись? Спокойненько в кабине поедешь.

- Нет, уж ты дай, я прокатиться хочу.

- Вот болельщик, глаза разгорелись! Ну, черт с тобой, езжай!

Мотоцикл сняли с кузова. Поляков осмотрел его и, усевшись в седло, нажал педаль стартера. Мотор зарокотал, клубы синего дыма вырвались из глушителя.

- Узнаю гонщика по посадке! - весело крикнул Сергеев, и все, кто стоял рядом, улыбались, с удовольствием глядя на уверенные движения Полякова.- А ну, рвани, Мишка!

Уменьшив обороты, Поляков обернулся к нему:

- Бывай, Николаич!

- Ты что?! - испуганно закричал Сергеев.- А завтрак?

- В другой раз,- включая скорость, ответил Поляков и, когда машина тронулась, добавил: - Приезжай в гости.

Сергеев что-то кричал ему вдогонку, но Поляков уже не слышал. Он переключил на вторую, потом на третью и понесся по улице.

Мотоцикл мчался по шоссе, набирал скорость... Пятьдесят... Пятьдесят пять... Шестьдесят... Ветер бьет в лицо. Эх, Россия-матушка, поля твои необозримые, пути твои бескрайние!.. Поляков сдвинул кепку козырьком назад, припал к рулю, подставил ветру голову. Шестьдесят пять... Семьдесят... Квадраты полей быстро закруглялись на горизонте, сплошной лентой мелькали деревья, рощи, придорожные строения, телеграфные столбы, мальчишки в деревнях, что-то кричавшие и махавшие руками. Но он ничего не видел, кроме дороги, стремительно бежавшей ему навстречу, ничего не слышал, кроме шума мотора, ничего не ощущал, кроме могучей радости движения.



ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ



Мощный поток грузовых машин устремляется рано утром из гаража. Он растекается по улицам города, по шоссе, ведущим в Москву и в районы, по трактам области, по заводам и колхозам, станциям и школам, стройкам и складам. Поток превращается в отдельные подвижные точки, разбросанные на огромном пространстве,- оно зовется коротким словом "линия". Держать каждую машину под контролем невозможно, организовать их работу необходимо. Человек, который руководит эксплуатацией, должен быть гибким, чтобы применяться к условиям перевозок, и достаточно твердым, чтобы не стать их рабом. Он должен обладать размахом и не упускать мелочей, из которых складывается работа водителя на линии. За одной машиной он должен видеть весь парк, за всем парком - каждую машину.

На загряжской автобазе эксплуатацией руководил Степанов, добрых две трети жизни - а ему было за пятьдесят - проработавший на транспорте. Служил он и на железной дороге, и в пароходстве. Был весовщиком, экспедитором, таксировщиком, коммерческим агентом, диспетчером, совершил путь от нарядчика до начальника эксплуатации.

Он знал всю местную клиентуру, ее работников, их деловые качества, достоинства и недостатки, знал каждое предприятие, его продукцию, сырье, склады, каждый метр подъездных путей. Его память вмещала сотни всяких правил, постановлений, примечаний, всех этих бесконечных параграфов и пунктов, иногда забытых, но не потерявших силу.

Руководя самым беспокойным отделом базы, он был на ней самым спокойным человеком, мог сутки просидеть за столом, не вставая и, казалось, не меняя позы. За внешней апатичностью скрывалась изумительная работоспособность и упорство. Он сам занимался своим делопроизво-дством и мог, не задумываясь, сказать, в какой из папок, которыми были забиты два огромных шкафа, лежала бумажка десятилетней давности.

Обмануть его никто не мог. Он никогда не кричал, не волновался, голос его был негромок и насмешлив. Он спокойно выслушивал оправдания, и только глаза его ехидно поблескивали за стеклами очков. Добряк по натуре, в служебных делах он не давал поблажек.

С одинаковым терпением искал он затерянные при подсчете выручки семнадцать копеек и вел в арбитраже запутанное дело на двести тысяч рублей. Тяжбы с клиентами он обычно выиг-рывал. Ни один юрист не мог устоять перед лавиной документов, актов, нарядов, квитанций, расписок, которую обрушивал на него Степанов. Поражения его не смущали. Проиграв в первой инстанции, он подавал в следующую, затем в высшую, никогда не сомневаясь в успехе. Он не был сутягой; просто считал, что наилучший способ заставить клиента рационально использовать транспорт - бить его по карману.

Канунников, видевший в людях только их недостатки, называл Степанова "чернильной душой". А Поляков дорожил Степановым, хотя слабости своего помощника знал лучше, чем кто бы то ни было: Степанов был неплохим начальником штаба, но только при хорошем командире.

Тишина, господствующая в диспетчерской в полдень, обманчива. Именно сейчас составля-ется план перевозок на следующий день, сложный документ с простым названием - разнарядка.

Едва успел Степанов сверстать план, как кончилась первая смена.

Тихая диспетчерская преобразилась. Один за другим входили шоферы, кондукторы, грузчи-ки, контролеры, наполняя комнату шумом, криком, спорами, смехом. Дежурные диспетчеры принимали путевки, кассир - выручку. Степанов выслушивал отчеты линейных контролеров и агентов.

В одном месте груз оказался неупакованным, в другом его долго вытаскивали из подвала, в третьем груза совсем не было - пришлось гнать машину десять километров порожняком. Один клиент затребовал бортовую машину вместо самосвала, другой своевременно не выкупил груз на станции, третий не подготовил грузчиков, четвертый раньше времени закрыл склад.

Шофера Павлова задержал автоинспектор, у Самойленко неизвестно куда девались два часа. У Комаровой и Спорикова не были оформлены путевые документы. У кондукторши Завьяловой оказалось семь рублей недостачи, у Орловой - пять рублей десять копеек излиш-ков, у Живаго пассажир вписал в книгу длинную жалобу. Контролеры зафиксировали шесть случаев нарушения автобусами графика, восемь случаев проезда безбилетных пассажиров.

Одна машина полсмены простояла по технической неисправности, не вывезла груза, завтра этому клиенту нужно опять дать машину. Рыбсбыт прислал записку с отказом от запрошенных на завтра пяти машин; Сельхозснаб, наоборот, сообщал о неожиданном прибытии вагона с грузом и просил выделить дополнительный транспорт. Получены сведения, что на Коротчинс-ком тракте разобран для ремонта мост, дорога там теперь в объезд, через Никуличи. Из гаража донесли, что две машины вернулись с неисправностями, которые не позволят послать их завтра на линию.

Во всем этом надо разобраться, выслушать противоречивые объяснения и оправдания, внести исправления в завтрашний план.

Подошел Тимошин, посидел, послушал, потом спросил, как работает Максимов.

- Путевые документы Максимова в полном порядке,- ответил Степанов.

- То есть?

- Делает шесть ездок в смену при норме - четыре.

- Перевыполняет?

- По документам получается так.

Подчеркивание слова "документы" звучало странно. Но Тимошин не стал уточнять, не хотелось отрывать Степанова от дела в такое горячее время.

Тимошин вышел из диспетчерской.

Кончалась первая смена, и начиналась вторая - самое оживленное время. Станочники торопятся закончить дневное задание, слесари - подготовить машины к следующей смене. Одни бригадиры сдают, другие получают наряды, одни слесари меняют полученный инструмент на марки, другие - марки на инструмент. В гараже сутолока: возвращаются и вновь уходят на линию машины, суетятся готовящиеся в дальний рейс шоферы. Дежурные механики проверяют машины и подписывают путевки. У бензоколонки крик и шум: шоферы торопятся поскорее заправиться. На мойке изо всех шлангов бьет вода, машины окутаны радужными облачками блестящих водяных брызг. Сколько ни работал Тимошин на базе, он всегда в этот час видел Полякова во дворе. Директор обычно стоял в воротах гаража и молча, ни во что не вмешиваясь, наблюдал за происходящим. Сегодня капитанский мостик пустовал. Но все шло своим чередом, по твердо заведенному порядку.

Тимошин увидел на мойке Нюру Воробьеву и подошел к ней.

- Как дела, Нюрочка?

- Ничего,- безразлично ответила она и направила из шланга струю воды под машину.

Он почувствовал в ее словах что-то недосказанное.

- Много рейсов сделала?

- Девять за две смены.

Он засмеялся.

- Отстаешь. Напарник твой Максимов шесть за одну сделал.

Нюра молчала.

- Что ты такая сердитая?

- Обыкновенная.

- Помогает тебе Максимов?

Нюра поднялась, струей воды обдала кабину, направила шланг на крылья.

- Помогает? - повторил он свой вопрос.

- Помогает...- нехотя ответила она.

Она опустила шланг и, подойдя к стене, завернула кран. Струя воды некоторое время билась о землю и затем, плеснув раз-другой, стихла.

- А ты можешь сделать шесть рейсов на кирпиче? - спросил Тимошин.

- Не берусь.

Ничего больше не сказала, села в кабину и съехала с мойки.

Когда раздался удар гонга, Тимошин был уже у своего станка. Возле него лежала кучка шестеренок, еще темных, с бесформенными зубьями и следами наварки. Это была первая партия восстановленных по его способу деталей. Теперь он сам обрабатывал их с помощью приспособления собственной конструкции. Он приладил деталь, включил станок, резец погнал серебристую вьющуюся стружку.

Пройдет несколько минут, и Тимошин втянется в привычный ритм работы, но сейчас впечатления дня еще владели им. Он думал о Нюре Воробьевой, о Степанове, старался понять их загадочные слова о Максимове. Неужели тот сплутовал с путевкой и приписал себе рейс?

А станок все журчал, и деталь вращалась, окруженная светящимся нимбом. Вот уже на ней проглянули свежие, серебристые полоски. Из бесформенной наваренной массы выступили очертания спирального зуба, который должен быть отделан с точностью до двух сотых миллиметра.

Тимошин углубился в работу.



ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ



Нюра сдала "колдуна" Максимову и отправилась в душевую.

Она вышла оттуда в голубой майке с закатанными рукавами. Освеженная душем, с мокрыми волосами, загорелыми руками и ногами, она была похожа на спортсменку, идущую с соревнований по плаванию. Это сходство подчеркивал и маленький чемоданчик в ее руках, в каком обычно носят купальный костюм. В Нюрином чемодане лежала спецовка.

Она обвела глазами двор, но взгляд ее был заносчивей обычного: пусть никто не подумает, что она кого-то ищет!

Под навесом возился с разобранным мотоциклом дежурный шофер Антошкин, юркий, узкоплечий паренек в грязном комбинезоне и кепке, до того крошечной, что было непонятно, как она держится на голове. Это был друг-приятель Демина. Сам Демин, видимо, еще не вернулся с линии.

Заметив Нюру, Антошкин повернул к ней свою острую, смешную физиономию и, гримасничая, крикнул:

- Воробьихе привет!

Она презрительно посмотрела на него: балаболка! Как выедет на линию, так сейчас же у него отбирают права, все время в дежурных шоферах околачивается. Нашел себе Демин дружка, нечего сказать.

Не удостоив Антошкина ответом, Нюра направилась в маленькую кладовую гаража, которая была и конторкой старшего механика Потапова.

Потапов сидел, низко склонясь над большим листом бумаги, края которого свешивались с крошечного столика.

- Тебе чего? - спросил он, поднимая очки на лоб.

- Помогать буду,- через его плечо Нюра взглянула на лист и вслух прочла: - "Ведо-мость предложения по ходовому парку". Эх, вы! Не предложения, а предложений. Вот буду помогать,- она ткнула в ведомость пальцем,- предложения учитывать. Одним словом, рейд.

- Это дело,- обрадованно засуетился Потапов, вставая и освобождая место.- Писанина для меня - гроб, глаза ничего не видят... Вот и ладно... Ты садись.

- Нет, здесь мне неудобно, и табурет грязный. Сейчас я устрою.

Она произвела сложные маневры с пачками новых капотов, на которые, поджав ноги, и уселась. Теперь через окно ей были хорошо видны двор, въездные ворота и проходная будка.

- Так мне светлей,- объяснила она.

- Ну, ну, сиди, как тебе удобней.- Потапов снова надел очки и наклонился к столу.- Предложения по порядочку запишем, а в этой графе я объясню, можно ли это сделать и сколько будет стоить. А тут оставь свободное место: потом, как выполним, отметим.

- Это что? - разглядывая ведомость, воскликнула Нюра.- Платонов рационализацией занимается?

- Да, моторчик на компрессоре два киловатта, а нужно один, зря электроэнергию расходуем.

- Подумаешь! - презрительно сказала Нюра, но позавидовала Платонову: баллонщик, мальчишка, а додумался!

Она вписала Платонова в ведомость и сказала:

- Кто у нас сто тысяч наездил? Один Демин?

- Почему только Демин? Гляди сюда: вчера сто тысяч закончили и Абрамцев, и Никуличев, в этом месяце закончат еще двенадцать шоферов.

- У них машины хорошие,- грустно проговорила Нюра, посматривая больше на ворота, чем в ведомость,- а попадется такой "колдун"...

- Чего ты на него жалуешься? Моторчик на нем хороший, ходовая часть в порядке - только езди, радуйся.

Нюра оторвала свой взор от проходной будки и с интересом посмотрела на Потапова:

- И на "колдуне" можно сто тысяч наездить?

- Вполне. Он ведь только с виду плох, да так кое-что по мелочи разболталось, а попади он в хорошие руки... Тут мудрость небольшая. Береги машину, смазывай почаще да езди аккуратно - вот тебе и сто тысяч.

Вошел технорук Любимов, удивленно посмотрел, как Нюра расположилась на капотах, но ничего не сказал. И это мучило ее. Поляков бы велел убрать капоты - и дело с концом, а этот молчит. Нюра насупилась и уткнулась в ведомость.

Любимов и Потапов обсуждали план ремонта машин. Нюра прислушивалась к их разговору. В июне и "колдун" должен по графику стать в ремонт. Ее волновал вопрос: сменят на "колдуне" кабину или нет? Правда, на складе новой кабины нет, но разве трудно достать? Сколько ей еще на такой мучиться?! И эти наращенные борта... Пусть сделают машину как полагается. Сейчас возьмет и скажет. Вот дойдут до ее машины, она и скажет.

Но они никак не могли дойти до ее машины. Начали с автобусов и по целому часу толковали о каждом. А тут стали появляться люди: всем нужен технорук, бегают за ним по базе.

Все же, хоть и медленно, дело продвигалось вперед. Они закончили автобусы и перешли к грузовым. По списку Нюрина машина третья. Потапов уже вынул ее лицевую карточку. Но вошел Смолкин и стал куда-то звать Любимова.

"Принесла его нелегкая!" - думала Нюра, неприязненно посматривая на Смолкина.

- Посидите здесь,- сказал Любимов,- сейчас я закончу и схожу с вами. Так что у нас по "24-26"? - обратился он к Потапову.

- Углубленную профилактику надо делать,- сказал Потапов.

Он помолчал, потом добавил:

- Не мешало бы и кабину сменить. Уж больно вид неказист.

Нюра с благодарностью посмотрела на Потапова.

- Между прочим,- оживился Смолкин,- в Тракторсбыте есть две новенькие кабинки. Мечта!

- Это какой же номер "24-26"? - вспомнил Любимов.- Да, да, этот, с наращенными бортами, ученический. Но ведь если менять кабину, ремонт обойдется в тысячу рублей.

- Что вы! - воскликнул Смолкин: ему уже не терпелось купить кабину.- Цена ей всего четыреста рублей. Зато кабиночка!

- Одна у нас осталась такая,- сказал Потапов,- весь парк уродует.

- Самая хорошенькая девушка на базе и ездит в самой плохой кабине.- Смолкин засмеялся.- Ну как можно, товарищ технорук?

Любимов и сам был не против, но ведь непредусмотренный расход! И как раз в такое время.

- На собрании вы очень хорошо говорите,- сказала вдруг Нюра,- а сами? Раз "24-26", значит, можно ездить как попало?

- Почему же как попало? - ответил Любимов.- Ведь на машине есть кабина.

- Какая же это кабина?! Это насмешка, а не кабина! Вам, видно, все равно, на чем шофер ездит.

- Хорошо,- сказал Любимов,- отметьте, Иван Акимович, кабину. Посмотрим, что можно сделать.

Взгляд Нюры упал за окно... Она вскочила на ноги.

- Ты чего? - удивился Потапов.

- Иван Акимович, мне идти нужно,- торопливо бормотала Нюра, складывая ведомости, отряхиваясь и хватаясь за чемоданчик,- опаздываю, проговорила я здесь.

- Ну, иди, иди.

- Я завтра еще зайду! - уже в дверях крикнула она.

Выскочив из конторки, Нюра, стараясь не смотреть в сторону левого навеса, независимой походкой направилась к проходной. Под навесом Демин со своим приятелем Антошкиным разбирали мотоцикл. Увидев Нюру, Демин оторвался от работы, замахал рукой, крикнул:

- Анна Никифоровна, вы здесь? Одну минуточку!

- Некогда,- ответила Нюра, не повернув головы.

- Только одну минуточку! - продолжал кричать Демин, поспешно вытирая руки.- Есть серьезный разговор!

- Некогда! - не останавливаясь, повторила Нюра и вошла в проходную.

Демин сбросил с себя комбинезон и, затягивая на ходу ремень, побежал за Нюрой. Но когда он выскочил из проходной, ее уже на улице не было.



ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ



Максимов делал теперь не больше двух-трех ездок с кирпичом, остальное время разъезжал с Вертилиным по разным учреждениям, но в каждой его путевке по-прежнему стояло шесть рейсов.

Вертилин как-то незаметно опутал его. Все началось с первой приписки рейса, а потом пошло одно за другим - тут сто граммов, там сто граммов, отказаться неудобно. Как-то Вертилин даже заставил Максимова подписать акт на побитый кирпич, которого тот и в глаза не видел.

За фамильярностью Вертилина уже сквозила небрежность, присущая нахальным ловкачам в обращении с людьми, которых они "держат в руках". Максимова раздражало это гладко выбритое, самоуверенное лицо. Жулик. Конечно, его, Максимова, дело маленькое - возить да помалкивать, но атмосфера беспокойства, окружавшая Вертилина, передавалась и ему. Он мог бы рассказать Тимошину об этом подозрительном уполномоченном, но он чувствовал себя на базе чужим. Даже Нюра, его напарница, молча сдавала ему машину, ничего не говоря и ни о чем не спрашивая. Он видел, что недостатки у "колдуна" устраняются, и, принимая от него машину, Нюра тщательно ее осматривает. Это заставило и его несколько внимательней относиться к автомобилю, но ему казалось, что все хорошее в жизни для него кончилось. Он никому не мог смотреть в глаза, точно украл что-то.

Он просил диспетчера перевести его к другому клиенту, но тот удивленно поднял брови:

- Зачем? Полторы нормы даешь!

Максимов начал грубить Вертилину, но тот только посмеивался: шоферы - все они такие, а этот никуда не денется.

Быстро прибавляющиеся на пристани клетки с кирпичом свидетельствовали о том, что дела Вертилина двигаются успешно. По его расчетам, стоимость перевозки составила уже двадцать тысяч рублей, имел же он счетов только на десять. Надо "делать документы" на остальные десять, и документы эти надо делать в колхозах, по три рубля за тонно-километр. Один пьянчужка счетовод выдал ему за небольшое вознаграждение несколько фиктивных счетов, но этого было недостаточно. Мало еще создать разницу в ценах, надо получить ее на руки. А так как расчеты производятся только через банк, то сделать это можно лишь с помощью организа-ции, обладающей наличностью: например, колхоза, имеющего в кассе выручку от продажи на рынке продуктов. Присмотревшись к председателям колхозов, Вертилин остановил свой выбор на Масленникове, председателе сельхозартели "Новая заря".

Приехав в деревню, он застал Масленникова на квартире. Это был человек лет тридцати, с небольшой красивой русой бородкой, одетый в галифе, сапоги и синюю майку, обнажавшую неестественно белые руки с широкими красными ладонями. Он сидел за столом и разговаривал с женщиной в темной кофточке. Увидев Вертилина, он встал и, играя голубыми веселыми глазами, произнес:

- Ну, кума, топай, резолюция моя есть, дело твое решенное.

Женщина не уходила и все тянула что то свое, непонятное Вертилину, о каком-то теленке, часто повторяя слова "живой вес".

Дожидаясь окончания их разговора, Вертилин оценивающим взглядом осмотрел жилище председателя. Потолок низкой горницы оклеен белой, местами пожелтевшей от клея бумагой. Дешевенькие, кое-где отставшие от стен обои. Выбеленная, затянутая белой занавеской печь. Репродуктор рядом с многочисленными фотографиями в разноцветных картонных рамках, увитых засохшими цветами. Деревянные лавки вдоль стен. Обыкновенная крестьянская изба. Но вид широкой, тщательно прибранной кровати с горой подушек под кружевным покрывалом, новенького зеркального шкафа стандартного образца, приемника "Москва" и мотоцикла, который Вертилин заметил на дворе, утешил его. Тут не из дома, а в дом тащат. Этот от денег не откажется. Но, конечно, нужно начать с маленького.

Председатель спровадил наконец женщину и, обращаясь к Вертилину, весело сказал:

- Дотошная баба! На пяти сидела, семерых вывела. Ну как, начальник, возишь?

Вертилин начал издалека. Случайно мимо завода проезжал обоз лошадей, перевезли ему несколько тысяч штук кирпича. Деньги возчики получили, сказали - из овсянниковского колхоза: он ткнулся туда, а там никакого обоза и в помине нет. Возчики дали расписку на тысячу двести рублей, подписались, а печати нет. Как быть?

Он замолчал, улыбаясь и качая головой: дурацкое положение! Он ждал, что Масленников тоже улыбнется и предложит ему заверить расписку возчиков, а больше ему пока ничего и не надо.

Но Масленников не предложил заверить расписку.

- Надули тебя возчики, товарищ начальник,- смеясь, проговорил он,- надули!

- Подвели,- согласился Вертилин.

- Бывает.

- Да ведь отчитываться надо.

- Не без этого.

Они помолчали.

- Не знаю, как и быть,- осторожно произнес Вертилин и посмотрел на Масленникова.

- Да ведь, наверно, есть на такие дела специальные денежки.- Масленников подмигнул ему.

- Деньги на все есть, да ведь надо знать, кому давать.

- Это верно,- согласился председатель,- можно так напороться, что не обрадуешься.

- То-то и оно. Надо знать, с кем дело имеешь.- Вертилин многозначительно посмотрел на Масленникова.

Масленников встал, потянулся:

- Вы народ стреляный, вас на мякине не проведешь! Вон сколько машин у тебя работает, управляешься!

- Какие там машины - пара полуторок с третьей автобазы.

Масленников опять подмигнул ему:

- Эти официально, да "левых" еще десяток, а может, и два.

Вертилин махнул рукой: какие там "левые"!

- Ну-ну,- председатель засмеялся, - мы тут все знаем. Касиловские машины тебе возят, заводские тоже. Наш брат колхозник все примечает!

Вертилин вздохнул:

- Возить надо, стройка.

Он поморщился. Нехорошо, все знают! И какое им дело?!

- Слушай, Иван Карпыч,- решительно сказал он,- может, заверишь мне расписку?

- Как же я могу заверить? - Масленников широко открыл глаза.- На перевозку счет должен быть, разве расписка - это документ?

- Можно оформить счетом.

- Ну,- протянул Масленников,- это липовый счет получается!

- Что делать? Раз такой случай вышел, выручай! Я в долгу не останусь.

- Так-то оно так,- задумчиво проговорил председатель и снова сел,- да ведь возчики не мои, чужие.

- Были бы они твои, у нас бы разговора не было. Ты не думай: проверять никто не будет.

- Хорошо,- сказал Масленников,- допустим, я тебе этот счет сделаю, а завтра ты за другим придешь. Раз на "левых" возишь, значит, оформлять надо.

- И что же? - Вертилин беззаботно тряхнул головой.- Еще разок заверишь, ведь я в долгу не останусь,- снова внушительно добавил он.

- Да,- сказал Масленников,- коготок увяз - всей птичке пропасть. Нет, не дам я тебе счета, никогда не шел на это и сейчас не пойду!

- Иван Карпыч! - Вертилин развел руками.- Без ножа режешь!

- Ничего не поделаешь, не могу. Ты уж лучше этих возчиков поищи.

- Где же я их найду? - с досадой произнес Вертилин. "Вот еще, простачком прикидывается!"

- Найдешь! - уверенно сказал Масленников.- Издалека они быть не могут, значит, ближние. Тут все колхозы наперечет. Из себя-то они какие?

- Какие! Возчики как возчики, лошади как лошади!

- Я бы, конечно, определил,- сказал Масленников,- а ты человек городской, для тебя все кони на одну масть.

Они снова замолчали. За окном шумел ветер. В комнате неожиданно потемнело.

Масленников через окно посмотрел на черные тучи, свисавшие с неба:

- Ишь нахлобучило! К дождю.

Он встал, набросил на плечи китель с красным стершимся кантом на вороте и рукавах, с темными следами орденов на груди.

- Так как же, Иван Карпыч, выручишь меня?

- Ничего не могу сделать.

- У меня, по совести говоря, несколько таких расписок,- как бы не слыша его, сказал Всртилин,- поможешь мне оформить - с меня магарыч.

- Я не пьющий.

- Серьезно, Иван Карпыч, ведь мы с тобой не маленькие. Вожу на "левых" - это правда, плачу наличными, а оформлять надо. Не для себя вожу, для стройки, деньги в карман не кладу, все для государства. Ты сам руководитель, знаешь: на одном законе не проживешь. Вот я и прошу тебя: помоги мне оформить.

- Почему же я должен оформлять? - возразил Масленников.- Если твое начальство знает об этой операции, пусть и оформляет. С какой радости я на себя да на свой колхоз буду брать ответственность за такие делишки? В чужом пиру похмелье? Нет, нам этого не надо! А потом еще один пунктик есть.

- Какой пунктик?

- Возишь ты на машинах, а оформлять хочешь гужом. Куда же разница в тарифе денется?

На минуту Всртилин смешался. Этот невзрачный мужичок попал в самую точку. Черт возьми, тысячи глаз, и все смотрят! Но он быстро овладел собой:

- Разницу - на магарыч!

- Вот оно что! - нахмурившись, протянул Масленников и снова поднялся.- Нет уж, ты в эти дела меня не впутывай.

Вертилин тоже поднялся, равнодушно сказал:

- Как хочешь, я ведь так, по-дружески попросил.

- Это конечно, спрос - не вина.

Зазвонил телефон.

- Да! - закричал Масленников, одной рукой прижимая трубку к уху, другую держа у рта.- Алло! Масленников слушает! Что? А, Михаил Григорьевич, привет! Кому? А...- Он мельком, отчужденным взглядом посмотрел на Вертилина.- Да. Возим, возим. А что? Да как тебе сказать... Ты вот что,- продолжал он голосом, показавшимся Вертилину подозрительным, - ты вот чего... Я тебе позвоню попозже, да-да, слышно плохо. Через полчасика позвоню. Обязательно жди.

Он положил трубку и, не глядя на Вертилина, с деланным безразличием в голосе сказал:

- Такие вот дела.

- Ладно, с этим кончено,- сказал Вертилин, пытливо всматриваясь в Масленникова, потом деловито спросил: - Сколько завтра мне подвод выделишь?

- Завтра? - Масленников задумался.- Не знаю, как с кольями будет, колья надо возить.

- Совсем подвод не выделишь?

- Такое дело,- тянул Масленников,- колья обязательно вывезти надо.

- Как хочешь,- сказал Вертилин,- охотников возить много.

- Я не отказываюсь, только не знаю, как завтра, в общем, постараюсь прислать.- Он вдруг лукаво подмигнул Вертилину: - Не беспокойся, товарищ начальник, все будет в самом лучшем виде.

Он проводил Вертилина до машины и так же, со своими шуточками и прибауточками, попрощался с ним. Но на сердце у Вертилина было невесело. Конечно, разговор был без свидетелей, но как же быть со счетами? И потом, с кем разговаривал Масленников по телефону? Как ни нелепо было такое предположение, но ему казалось, что разговор шел о нем и именно поэтому Масленников не хотел продолжать разговор в его присутствии.



Вертилин объездил знакомые ему колхозы, но при первом намеке люди настораживались, и он прекращал разговор, понимая его бесполезность. Между тем время шло, а он не только не "оформил" банковскую операцию, но даже не покрыл фиктивными документами израсходованные деньги.

Он метался по области в поисках "подходящего" человека, как вдруг неожиданно и быстро развернувшиеся события опрокинули его планы.

На другой день после памятного разговора Масленников не прислал ему подвод. Вертилин ожидал этого и был доволен: продолжать с Масленниковым - значило напоминать ему о своем щекотливом предложении, а так с глаз долой - из сердца вон! Но еще через два дня остальные колхозы тоже не выделили транспорта. Председатели отговаривались отсутствием тягла, но Вертилин видел, что другим они возят. Это его встревожило, но духом он не пал. Ничего, он найдет возчиков.

Но за этим ударом последовал другой. На перекрестке шоссе и дороги, ведущей к заводу, появилась девушка с красной повязкой на рукаве. Она останавливала порожние машины и направляла их под погрузку. Вертилин сразу лишился "левых" машин. Это была уже крупная неприятность, но Вертилип по-прежнему не терял надежды: возить пока есть на чем, некоторые мелкие гаражи выделяют ему машины, а там видно будет. Но третий удар поверг его в замешательство.

Максимов вручил ему извещение, что автобаза прекращает подачу машин.

Эта записка сначала ошеломила его, потом все объяснила. Вот откуда идет! Ведь Масленников ясно сказал по телефону: "Михаил Григорьевич". Так зовут Полякова. Поляков самовольно отменил приказ Канунникова о выделении машин и, мало того, позвонил Масленни-кову, чем-то напугал его. Масленников предупредил других председателей колхозов, и они тоже прекратили подачу транспорта. Все идет от Полякова. Действует уязвленное самолюбие директора автобазы: он отказал в машинах, а Канунников приказал дать.

Пытливо глядя на Максимова, Вертилин спросил у него, в чем дело. Тот в ответ только пожал плечами: откуда ему знать?

- Смотрите,- с угрозой сказал Вертилин,- если вы что-нибудь наболтали, берегитесь!

- Иди ты...- Максимов выругался и пошел к машине.

Этот ответ еще больше встревожил Вертилина: шофер чем-то обеспокоен. В чем же дело?

Он помчался на базу. Степанов вежливо, но твердо сказал ему, что есть данные об исполь-зовании им, Вертилиным, машин не для перевозок груза, а для разъездов. На такие цели нельзя выделять трехтонные машины.

Вертилин облегченно вздохнул. Всего-то! Не страшно.

- Какая вам разница! Я ведь плачу за машину.

- Да, платите, даже больше, чем надо.

- Почему больше?

- Приписываете рейсы.

- Вы на этом много теряете?

- Да!

- У вас есть приказ товарища Канунникова, и я требую, чтобы вы его выполняли.

Последовал короткий ответ, снова повергший Вертилина в замешательство.

- Этот вопрос согласован с управляющим трестом. Кстати,- добавил Степанов, перебирая бумаги на своем столе,- вас упорно разыскивали по телефону.

- Кто?

- Из гостиницы дежурный.

Кто и зачем его разыскивает? Может быть, со стройки кто-нибудь приехал? Вот уж некстати!

Но когда дежурный по гостинице вручил ему записку, Вертилин похолодел: его вызывали к уполномоченному Госконтроля, улица Либкнехта, дом шесть.



ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ



Страх овладел Вертилиным. Предположения, одно страшнее другого, теснились в голове. Пьянчужка счетовод, Масленников, Максимов... Кто мог сообщить о нем? Но в чем могут его обвинить?

"Левые" машины? Где они, где их номера, фамилии шоферов? Ищи ветра в поле!

Масленников? Да, он просил его заверить расписку, что из этого? Ехали возчики, сказали, что из колхоза "Новая заря", он поверил, заплатил, потом поехал оформлять, оказалось, что возчики его обманули, они из другого колхоза.

Приписал рейс? Какая мелочь! Хотел поощрить шофера, что в этом такого?

Возил на машинах автобазы, на подводах колхозов? Тут все законно, рассчитывался через банк по нормальному тарифу. Мелкие гаражи выделяли ему транспорт? Он официально расплачивался с ними, у него на руках квитанции. Он, правда, не успел эти квитанции отослать в Москву, ну что ж, отошлет.

Остается счетовод, выдавший ему несколько фиктивных счетов,- но ведь об этом не знает ни одна живая душа. Даже самому счетоводу не известны ни фамилия Вертилина, ни организа-ция, которую он представляет. На счетах обозначена только сумма, стоят печать и подпись, все остальное вписал сам Вертилин. Да и кто может раскопать этого счетовода из Курунлинского района?

Какое обвинение могут предъявить ему?

Шагая по своему номеру, Вертилин обдумывал все снова и снова. Нет, ничего за ним нет! Но зачем же его вызывают в Госконтроль? Госконтроль! Он знает, что это такое, зря туда не вызовут!

Вертилин хотел сейчас же идти на улицу Либкнехта, но было поздно. Он с тоской думал о предстоящей ночи.

Надев макинтош, он вышел на улицу. Его тянуло туда, куда ему предстояло завтра явиться. Он дошел до улицы Либкнехта и пошел по нечетной стороне домов, вглядываясь в противопо-ложные... Двадцать... Восемнадцать... Четырнадцать... Десять... Вот номер шесть! Небольшой двухэтажный домик. В окнах, затянутых белыми занавесками, горел свет. Из подъезда вышел человек с портфелем. Вертилин отвернулся: может быть, это вызвавший его сотрудник?! Ему показалось, что человек подозрительно посмотрел на него. Дернул его черт отправиться сюда!

Он медленно возвращался в гостиницу. Теплый вечер шумел на улицах, в саду гремела музыка, красивые девушки шли навстречу. Неужели он лишится всего этого?! Только бы все сошло благополучно, черт с ней, с комбинацией, он тоже хочет жить. Его тревожил каждый взгляд, ему казалось, что все на него смотрят.

Вертилин пришел в гостиницу, снял макинтош и тоскливо осмотрел свой номер. Две койки, стандартный письменный стол, графин без пробки и без воды, шкаф с неплотно прилегающей дверцей.

Он почувствовал неприятную пустоту в желудке, вспомнил, что не обедал сегодня, спустился в ресторан, выпил полстакана водки, запил пивом, потом много и жадно ел, утоляя неожиданный, болезненный приступ голода.

На короткое время им овладел хмель. Все в конце концов ерунда! Нервы, нервы, вот что не в порядке, поддался панике. Мало у Полякова и у Масленникова своих забот, станут они еще с ним канителиться! Если бы что-нибудь случилось со счетоводом, разве дело попало бы в Госконтроль? Этим занялись бы следственные органы! А Госконтроль - что? Финансовые ревизии, проверки хозяйственной деятельности...

Но опьянение быстро прошло, и мысли, одна тревожнее другой, снова овладели им.

Он лежал в постели и не мог уснуть. Что, если счетовод арестован? Может быть, именно сейчас он рассказывает о нем. Максимов подтвердит, что Вертилин приезжал к счетоводу. Да и зачем свидетели? Ведь он уже отослал в Москву фиктивные счета, достаточно их проверить - и он попался. Максимов наперечет знает шоферов "левых" машин, с которыми имел дело Верти-лин, особенно с касиловской базы. Поляков его прижмет, он все расскажет, а тут и Масленников. Если все соберется в одни узел, тогда - катастрофа.

Вертилин напряженно прислушивается к ночной тишине. На лестнице - шаги, медленные, четкие: они становятся все громче; человек подымается выше; вот он идет по коридору, мягко, точно крадучись, ступая по ковру, все ближе и ближе к двери его комнаты. Вертилин напрягает слух, он слышит мерные, тошнотные удары своего сердца. Затем шаги становятся все глуше и наконец замирают. Раздается звяканье ключа в замке, скрип открываемой двери - и все стихает.

Вертилин положил руку на сердце и лежал, широко открыв пустые, мутные, как после изнурительного бега, глаза. Он устал; стареет, слабеет; сердце останавливается, нужно лечиться, ехать в Кисловодск, погрузиться в нарзанную ванну, любоваться облепившими тело пузырьками и не думать ни о Госконтроле, ни о фиктивных счетах, шутить, смеяться, ухаживать за женщинами... Если с ним что-нибудь случится, он не перенесет этого.

Снизу, из вестибюля, донесся дребезжащий звон часов. Один удар! Сколько это: час, половина второго или половина третьего? Он включил настольную лампу и посмотрел на часы. Боже мой, еще только половина двенадцатого! Он потушил свет и снова вытянулся на постели, прислушиваясь к тишине ночи, каждый звук тревожным ударом отдается в сердце.

Вертилин забылся под утро и, когда встал, увидел в зеркале свое лицо, осунувшееся, небритое, мешки под глазами.

Сидя в кресле парикмахерской, он вспомнил ночь, приступы сердечной боли, и страх, что приступ сейчас здесь повторится, охватил его. У него закружилась голова, во рту стало пусто, ему казалось, что сердце вот-вот остановится. Он судорожно вцепился в ручки кресла. Если с ним случится обморок, то парикмахер порежет его. На мгновение он зажмурился. Мастер, отведя бритву в сторону, удивленно посмотрел на него. Вертилин глубоко вздохнул и открыл глаза.

Он расплатился и еще долго сидел в прихожей, прислушиваясь к медленным ударам сердца. Плохо дело! Он пошел к двери шаткой походкой, и ему опять казалось, что все на него смотрят.

Вернувшись в номер, он прилег на диван, сразу задремал и, когда очнулся, почувствовал себя лучше.

По дороге на улицу Либкнехта он зашел на почту и составил текст телеграммы с требовани-ем немедленно прислать автоколонну. Однако не послал ее, а, аккуратно сложив, сунул в бумажник: в случае чего, он ее покажет, а вызвать колонну он всегда успеет, надо еще выручить затраченные деньги.

Однако Вертилину не понадобилось предъявлять телеграмму. Разговор принял оборот, которого он ожидал меньше всего.

В каком-то гараже незаконно приобрели материалы. При расследовании выяснилось, что гараж получил от Вертилина наличные деньги. Это обстоятельство и хотела уточнить вызвавшая Вертилина женщина, контролер.

Вот оно что! Да, было такое дело, но он платил в кассу, у него есть квитанции. Конечно, он не имел права платить наличными, но оказались свободные деньги, предназначенные для других целей,- он рассчитался. Он поступил не совсем правильно, но не виноват же он в том, что гараж их незаконно израсходовал. Они расходовали, пусть отвечают.

- Вы еще с кем-нибудь рассчитывались наличными суммами?

- Не помню,- небрежно ответил Вертилин. Теперь, когда он убедился, что дело не в счетоводе и не в Масленникове, он овладел собой.

- Все же? - настаивала женщина.

- Как вам сказать...- Он нарочно тянул, надеясь выяснить, знает ли она о других гаражах.- В основном меня обслуживают автобаза и колхозы, с ними расчеты только через банк. А так, наличными,- может быть, только случайно.

Он понял свою ошибку, но было уже поздно. На листочке бумаги женщина записала автобазу и спросила, какие колхозы ему возили. Вертилин назвал все, кроме "Новой зари".

- Все же, с кем вы еще рассчитывались наличными суммами? - снова спросила она.

- Право, не помню,- с искренней улыбкой ответил Вертилин.- Да вот как-то раз возили машины Облпотребсоюза, с ними тоже как будто произведен наличный расчет.

Она записала и этот гараж и отпустила Вертилина, предупредив, что при повторном расчете наличными будет назначена ревизия.

Вертилин ушел от инспектора с сознанием того, что страхи его оказались напрасными, но комбинация сорвалась. Он был достаточно опытен и слишком осторожен, чтобы не понимать этого. Само по себе дело с расчетом наличными не страшно, оно опасно как повод им заинтересоваться.

Несколько успокоенный, он подвел итоги. Он лишился машин автобазы, случайных машин, а теперь, когда отпала возможность платить наличными, то и ведомственных. Он лишился транспорта колхозов.

Вертилин пошел на почту и отправил телеграмму, написанную утром. Все кончено! Он облегченно вздохнул: теперь у него развязаны руки и он может спокойно заметать следы.

Нужно действовать быстро и решительно. По какому-то роковому стечению обстоятельств он выплыл на поверхность, его заметили, его подозревают. Ни на чем не попался, но люди не прошли мимо мелочей, с виду неприметных.

Прежде всего счетовод: он обещал сегодня быть в банке. Вертилин терпеливо прождал полтора часа, наконец увидел маленькую фигурку этого человека, пробиравшегося к четвертой кассе. Значит, жив, здоров! Но чувство облегчения сейчас же сменилось у Вертилина острым чувством ненависти. Вот единственная улика против него! От этого пьяного ничтожества зависит его жизнь!

Остается Поляков. Что тот о нем знает, какие предпринял шаги? Что ему рассказали Макси-мов и Масленников? Конечно, можно не являться ни в трест, ни на автобазу, все кончить с ними, и его забудут? Но Поляков из тех людей, которые ничего не забывают. Значит, необходимо опередить его.

Вертилин снова обрел всю свою энергию. Нет, не этим людям с ним справиться! Он ненави-дел Полякова. За то, что сорвалась так тщательно продуманная операция, за эту жуткую ночь, за пережитые страхи. Поляков с первого дня мешал ему, заставил потерять столько времени, выбил из колеи, спутал карты, лишил его не только своих машин, но и случайных, повлиял на Маслен-никова, а через него и на другие колхозы. Если Полякову позвонит контролер, он расскажет и про лишние рейсы, и про "левые" машины, и о попытке получить у Масленникова фиктивный счет, он из тех людей, которым до всего есть дело.

- Я не нуждаюсь больше в машинах, Илья Порфирьевич, - объявил Вертилин, входя на следующий день в кабинет Канунникова,- но вы в свое время помогли мне, и я буду с вами откровенен.

Это был уже не докучливый проситель, клянчивший пять машин. Это был уполномоченный крупной стройки, имевший в своем распоряжении двадцать новых автомашин.

Он спокойно опроверг возводимый на него поклеп. Он считает излишним оправдываться. Поляков - еще не прокурор, но, ударяя по Вертилину, Поляков в самом деле целит в Канунни-кова, хочет доказать, что он якобы покровительствовал какому-то жулику. Вот он сидит перед вами, этот жулик. Похож?

Не кажется ли Илье Порфирьевичу странным, что автобаза, выпускающая на линию до стa пятидесяти машин в день, вдруг подняла такую шумиху из-за пяти? Мало того, она всячески саботировала приказ управляющего трестом. Кстати, он не хочет повторять отзыв Полякова об этом приказе, да и о лице, его подписавшем. Он не хочет этого повторять, потому что он не кляузник, но, поверьте, будь он на месте Канунникова, Поляков и трех дней бы у него не работал.

Он сделал приличествующую этому сильному месту своей речи паузу и по потемневшему лицу Канунникова удостоверился, что она произвела нужное действие.

- Все несчастье в том, Илья Порфирьевич, что никто не хочет даром ничего делать.

- Но вы им уступили кирпич? - не сразу сообразил Канунников.

- Кирпич не укусишь,- многозначительно произнес Вертилин и прямо посмотрел в глаза Канунникову.- Я ненавижу склоки, но Поляков хочет вас опорочить. Конечно, вы сами знаете, как призвать его к порядку, но мое имя пусть вас не беспокоит: оно еще ничем не запятнано. Я честней Полякова, и, если я вам потребуюсь, можете мной располагать.

Расчет Вертилина оказался правильным и свидетельствовал о том, что он отлично знает таких людей, как Канунников. Канунников поверил в то, что Поляков затевает против него склоку. И взялся за перо, решив набросать на бумаге доказательства, которыми располагал, чтобы требовать увольнения Полякова. В результате родилась обширная докладная записка, похожая на все подобные записки: в ней умалчивалось все хорошее, а отрицательные факты были подобраны и расположены так, что создавалась неприглядная картина. Таким способом любое хозяйство можно изобразить в самом отвратительном виде.

Канунников перечитал записку: все "легло" как следует, по такому документу безусловно могут освободить.

Потом он вызвал бухгалтера и спросил его, сколько денег перечислено автобазе на ее счет капитального строительства.

- Сто тысяч,- ответил бухгалтер.

- А сколько должны еще перевести в этом месяце?

- Еще семьдесят пять тысяч.

- Вы мне докладывали, что в Шилове недостаток оборотных средств.

- Да.

- Так вот, деньги переведите в Шилово.

- Илья Порфирьевич,- растерялся бухгалтер,- в Шилове к концу месяца финансовые затруднения ликвидируются, а на загряжской базе самая интенсивная заготовка материалов. Задержать им перечисление - значит поставить под угрозу строительство.

- Мое распоряжение законно? - перебил его Канунников.

- Формально...

- Выполняйте его.



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ



Дело, причинившее Вертилину столько хлопот, отняло у Полякова не более получаса.

Когда он вернулся из командировки, Степанов рассказал ему о приписке Максимову лишних рейсов. Путевки не оставляли в этом никаких сомнений.

Вызванный в кабинет Максимов, усмехаясь, объяснил:

- Шестой рейс премиальный. Так уж клиент решил.

- Почему он только вас премирует? - спросил Поляков.

- Не знаю.- Максимов пожал плечами.- Да ведь автобаза на этом ничего не теряет.

- Автобаза не нуждается в краденых деньгах,- ответил Поляков.

Ах, вот как, значит, и его считают жуликом! Желание все выложить начистоту, шевельнувшееся в Максимове, сразу пропало. Разбирайтесь как хотите.

Когда он вышел, Поляков сказал:

- С Максимовым - вопрос второй, а Вертилин, кажется, порядочный жулик.

- Я думаю,- заметил Тимошин,- главный вопрос - о Максимове, а уж второй - о Вертилине.

Поляков бросил на Тимошина внимательный взгляд, но промолчал.

- Вертилин - ловкач,- сказал вызванный вместе с Максимовым Смолкин.

- Однако,- заметил Поляков,- вы его надули.

- Что вы, Михаил Григорьевич! - самодовольно улыбаясь, воскликнул Смолкин: такой упрек он воспринял как наивысшую похвалу.

- Кто ему еще возит? - спросил Поляков.

- Многие,- сказал Смолкин,- колхозы возят.

- Какие колхозы?

- Разные... Видел я лошадей "Новой зари".

- Масленникова? - Поляков поднял телефонную трубку.

Разговор с Масленниковым подтвердил подозрения Полякова.

- Не мешало бы все проверить,- сказал Степанов, после того как Смолкин вышел из кабинета.- Такой проходимец мог запутать и Смолкина и Максимова.

- Тем более нужно одним ударом все вскрыть; запустим - хуже будет,- согласился Поляков.- Для меня ясно одно: ему наши машины нужны для какой-то махинации. Вот мы его и лишим транспорта. Основание у нас есть: использует машины для разъездов.

- А приказ управляющего трестом?

- Канунникову доложим,- ответил Поляков, снова поднимая трубку.

Выслушав Полякова и удостоверившись, что бумажка с его резолюцией у Вертилина забрана, Канунников сказал:

- Ничего особенного я не вижу, а впрочем, смотри: тебе на месте виднее.

- Подачу транспорта я вынужден прекратить немедленно,- сказал Поляков.

- Решай, решай, ты хозяин.

Поляков никого не заставлял ожидать себя и не терпел сборища сотрудников в кабинете. За время его отсутствия накопились дела: тому отпуск, этому квартиру, третьего рассчитали неправильно, этого оформить на работу, того уволить, и так без конца. Уже звонила жена, потом дочь, а он все не мог покончить с делами.

Экономист Попов доложил майский отчет. Общие цифры не удовлетворили Полякова, его внимание сосредоточилось не на плюсах, а на минусах. Леонид Иванович глубже опустился в кресло, и, как всегда, вид его говорил: "Поступайте как вам угодно. Я человек подчиненный, я молчу".

Вслед за Поповым явился главный бухгалтер Константинов.

- Как со счетом капитального строительства? - спросил Поляков, подписывая бумаги, которые одну за другой подкладывал ему главбух.

- От тех ста тысяч, что трест перевел нам в начале месяца, еще осталось две тысячи восемьсот рублей.

Поляков поднял голову.

- А сколько трест должен перевести в этом месяце?

- Еще семьдесят тысяч. Они переведут.

- Почему вы им не напомнили?

- Тут не приходится беспокоиться,- сказал Константинов,- деньги эти наши, никуда они не денутся; завтра позвоню в трест, попрошу перечислить.

- Напрасно вы ждали. Следите, чтобы деньги перечислялись без задержки.

Разговор с Константиновым омрачил настроение Полякова. Хороший бухгалтер, честный, знающий, работящий, а дальше своего носа не видит. Нужно развернуть строительные работы, а на счету уже нет ни копейки. Разве можно на трест надеяться, мало ли что еще Канунникову взбредет в голову!

Пришли Королев и Валя Смирнова. Поляков ставил их во главе новой конторы с длинным названием: "Контора по загрузке порожних машин и механизации погрузочно-разгрузочных работ". Королева - начальником этой конторы, Смирнову - заместителем. Потом приехал Любимов, и они долго рассматривали и обсуждали окончательный вариант проекта.

Наконец Поляков остался один. Теперь надо просмотреть почту - и все дела закончены.

Ничто не изменилось в его маленьком кабинете. Все тот же простой канцелярский стол, шкаф, рукомойник, замасленный директорский комбинезон. Из-за стены, отделяющей кабинет от гаража, доносится рычание моторов, из диспетчерской - голоса шоферов, сдающих путевки, и кондукторов, считающих выручку. Машины возвращаются с линии, и по двору, как обычно, проплывают молочные полосы света. Попадая в кабинет, они на мгновение освещают склоненную над столом голову Полякова, его твердо очерченный профиль.

Поляков открыл папку, плотно набитую ведомостями, инструкциями, директивами треста, министерства, областных организаций. Наверху лежали письма по поводу опубликованных в журнале заметок мастеров автобазы. Поляков перебрал пачку конвертов - белых, синих, голубых, стандартных, самодельных. Вот письма из Тулы, из Касилова, из Бреста, Мурманска, Актюбинска. А вот еще одно, из села Богучаны, от А. Березкина... Что это за Богучаны? Поляков рассмотрел почтовый штемпель: "Богучаны, Красноярского края". Далекое сибирское село, где-нибудь на Енисее или Ангаре.

Поляков вскрыл конверт. Некий А. Березкин, ничего не сообщая о себе самом, предлагал новую конструкцию сварочной горелки, удобную для работы с мелкими автомобильными деталями. Чертеж этой горелки был сделан черной тушью на желтоватом клочке восковки. Само письмо написано на вырванных из школьной тетради листочках, круглым, аккуратным почерком.

Кто ты такой, А. Березкин? Сварщик, механик, токарь, шофер или директор МТС? Сам ты начертил свою горелку или это сделал по твоему корявому эскизу какой-нибудь районный техник? Молодой ты или старый, женатый или холостой, общительный ты человек или угрюмый? Помогают тебе твои начальники или нашелся и в вашей тайге свой Канунников? Коренной ты сибиряк или забросила тебя судьба в дальнюю сибирскую сторонку? Огляделся ты кругом, увидел ту же землю, с лесами и реками, с травой, которая пахнет так же сладко, как и на Тамбовщине, и, как простой русский человек, взялся за молоток или сел за баранку... Не ищешь ты патента на свою горелку, а просишь испробовать ее да "попользоваться". И пойдет твоя горелка странствовать по городам и селам, усовершенствуют ее ученые и инженеры, и вернется она в твою глушь года через два под замысловатым названием и со строгой инструкцией, как ею пользоваться. Зажжешь ее, покачаешь головой и скажешь: "Вот черти, здорово придумали!"



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ



Водитель работает в одиночку, но встречается на линии со множеством людей; он общителен в компании, но замкнут на работе. Высокие скорости развивают в нем удаль и смелость, ответственность делает его осторожным. Это определяет независимость его характера: распорядителей много, а отвечать - ему одному. Он хозяин машины и знает: чем меньше рук прикасается к ней, тем она сохраннее.

Демин допускал ремонтников к своей машине только тогда, когда стоял рядом с ней. Если он даже оставался ими доволен, то никогда не показывал этого - незачем людей баловать! Пробурчав что-то себе под нос, садился в машину и уезжал.

Все это Демин проделывал, отправляясь на обычную работу. Можно представить поэтому, что творилось, когда он ехал в дальний рейс. Он не выедет за ворота без твердой умеренности, что машина его не подведет. Лучше поработать несколько лишних минут в гараже, чем стоять потом много часов на линии.

- Собираешься, как на свадьбу,- ворчал стоявший рядом Антошкин.- Времени девятый час, а еще грузиться надо. Когда же мы в Москву попадем?

Пятьдесят шоферов выехали вчера в Москву за новы ми автомобилями. Антошкин отстал и должен был догнать их на машине Демина. Кончился срок лишения водительских прав, в карма-не у него лежало только что полученное шоферское удостоверение, и сам Антошкин щеголял в новом, сером, в елочку, костюме с выпущенными на сапожки брюками. Его остренькая физиономия изображала полное довольство собой, своим видом и предстоящей поездкой.

- Когда надо, тогда и приедем,- ответил Демин, перекладывая инструмент в сумке,- а ты бы лучше свой коверкот дома оставил: машину обратно погонишь.

Иной шофер в комбинезоне франт, а на Антошкине и коверкотовый костюм висит как на вешалке. И где он успел его вывозить! Какую одежду на него ни надень, через час никакого вида не имеет. Антошкин знал за собой этот грех и принимал некоторые меры предосторожности, стоял в отдалении от машины и отстранялся от сновавших по двору землекопов и каменщиков.

На втором дворе шли строительные работы. Кладка фундамента заканчивалась. Уже подымались кверху кирпичные стены новых мастерских с пустыми оконными и дверными проемами. Вокруг котлована высились насыпи земли с протоптанными на вершине дорожками. Плотники обтесывали на земле стропила, топоры стучали по дереву, рядом с бревном ложилась длинная лента щепы - она вилась и изгибалась, как деревянный змей. От шоссе к мастерским прокладывали новую дорогу: мастерские будут иметь самостоятельный выезд.

Демин кончил сборы, уложил сумку и не просто бросил при этом подушку сиденья, а осторожно задвинул ее, попробовав, плотно ли она легла. Все это он проделывал с медлительно-стью, раздражавшей нетерпеливого Антошкина. Наконец Демин завел мотор и, стоя одной ногой на подножке, а другой нажимая педаль акселератора, подал машину к навесу, где стояли прицепы. Антошкин знал характер своего приятеля и не командовал - машина остановилась так, что оставалось только накинуть сцеп, ни на сантиметр дальше, ни на сантиметр ближе: расчет точный!

Демин присоединил прицеп, еще раз осмотрел на нем шины (на прицепе спустят - сразу не почувствуешь) и отправился в диспетчерскую за документами.

- Ты поживей! - крикнул ему вслед Антошкин.

- Успеешь.

Антошкин любил подтрунивать над Деминым, но сам был высокого мнения о нем. На базe уже несколько шоферов-стотысячников, и все-таки Демин первый наездил сто тысяч и гнал уже вторую сотню. Другой такой машины в гараже нет. Моторчик чистенький, белой перчаткой проведи - не запачкаешь! Рессорные листы и те будто новенькие: черные, а не ржавые, как обычно бывают. Сиденье и спинку Демин подогнал по своему росту. На дверках подложил резину, и теперь они закрываются плотно и мягко, стекло не разобьешь. Вся машина собранная, подтянутая, ничто не скрипит, не стучит, не болтается. Под кузовом - запасной бензобак. А сейчас еще канистру с собой взял, горючего хватит до Москвы и обратно, не нужно бочки с собой таскать. И баночка для автола у него особенная. Где он все это достает? Были весной городские соревнования по экономии горючего. Кто первое место взял? Демин. В общем, ничего не скажешь. Ковыряется только долго. Полчаса как за путевкой ушел, а дела-то там всего на пять минут.

Получив путевку, Демин явился в кабинет директора. Поляков разговаривал по телефону. Возле него стоял главбух. На его обычно важном лице застыло виноватое и встревоженное выражение. Разговор шел с Москвой, и Демин услышал только последнюю фразу: "Сегодня у вас будет наш водитель, товарищ Демин, прошу передать ему". Поляков положил трубку и, по привычке не снимая с нее руки, объяснил Демину, что сегодня до десяти часов вечера он должен быть в министерстве у товарища Голицына, получить у него пакет и завтра к вечеру доставить его на базу. Все это Поляков записал на листке бумаги, который Демин, присоединив к другим документам, положил в карман гимнастерки.

- Пакет получите обязательно,- добавил Поляков,- если задержитесь в дороге, то будьте в министерстве с утра. Но постарайтесь это сделать сегодня.- Он помолчал, потом добавил: - Вы получите письмо за подписью министра о выделении нам денег на строительство мастер-ских. Письмо в трех экземплярах: нам, тресту и банку.

- Есть, - сказал Демин.- Разрешите ехать?

- Отправляйтесь.

Демин вышел из кабинета и направился через гараж, отыскивая глазами Нюру. Она сдавала свою машину в ремонт и ходила вокруг нее, переговаривась с приемщиком. Демин окликнул ее:

- Привет, Анна Никифоровна!

Она обернулась:

- Здравствуй!

Он неловко постоял возле машины:

- В Москву посылают.

- Счастливого пути! - насмешливо ответила она.

Он хотел сказать, что завтра к вечеру обязательно вернется, они еще успеют пойти в театр, но Нюра, увидев проходившего по гаражу Смолкина, побежала к нему, взяла под руку и, заглядывая ему в глаза, о чем-то весело заговорила. Толстое лицо Смолкина расплылось в блаженной улыбке. Демин пошел к своей машине.

- Поехали, что ли? - крикнул Антошкин.

Демин молча сел в кабину. Зарычал мотор. Звякнул сцеп. Машина выехала за ворота.



В Швейпроме уже дожидались Демина. Квадратные тюки с форменной одеждой для ремесленников были быстро погружены, укрыты брезентом и увязаны. Осмотрев груз, Демин приказал затянуть веревки потуже. Представитель клиента, он же проводник, мужчина в брезентовом дождевике с болтающимся на спине капюшоном, с фанерным чемоданом в руках, направился было к кабине, но Демин взглядом показал: в кузов!

- Это почему? - возмутился проводник.

- За грузом надо смотреть,- хладнокровно ответил Демин,- а в кабине представитель автобазы едет.- Он указал на Антошкина.

Кряхтя, проводник полез в кузов. Демин еще раз обошел машину и прицеп, подтянул веревки посмотрел, как сидят рессоры, шины, и сел за руль.



Дальний рейс! Шум ветра, знойное солнце, вечерняя прохлада бескрайних полей, запах леса, серебро озер и рек, города и села, случайные ночевки, новые люди, новые места. Широта и простор! Ни светофоров, ни милиционеров!

Едешь и едешь... Асфальт дороги, черный в середине и серый по краям, поднимается в гору, которая издали кажется крутой, как скала, но, когда приближаешься к ней, делается все отложе. С ходу взлетишь на нее, даже не заметишь подъема. И снова мчишься, оставляя за собой синеватый дымок. Полуденный зной накаляет крылья. Кабину наполняет горячее дыхание мотора. Повернешь ветровое стекло - теперь продувает со всех сторон. Хорошо! Руки на баранке, ноги на педалях, чуть прибавишь газ - мотор фыркнет, усиливая свой монотонный стук. Машина набирает скорость. Стрелка спидометра ползет вверх. Быстрей и быстрей... Шины свистят по асфальту. Сосед твой смолк, голова его откинулась в угол кабины, он дремлет, закрыв глаза, а ты несешься вперед, отмеривая короткие километры, посматривая на дорожные знаки: круглые, квадратные, треугольные, желтые, красные. Едешь и думаешь...

Думаешь свою думу, но весь ты собран и напряжен. Уклон, подъем, мостик, выбоина, перекресток, стадо, пересекающее дорогу, подвода со спящим возчиком, встречная машина, железнодорожный переезд, крутой поворот, мальчик-велосипедист, дорожные ремонтеры - все это надо видеть; сигналы встречных и обгоняющих автомобилей, звуки собственной машины - все это надо слышать; как двигатель принимает и развивает обороты, как руль держит дорогу, в каком состоянии колеса - все это надо чувствовать.

Но вот все ниже склоняется солнце, окрашивая горизонт багряным заревом. Редкий туман поднимается с полей. Вдали показалась встречная машина - включаешь на всякий случай ближний свет. Сначала не видишь его, но постепенно замечаешь: маленькое мутное пятно бежит впереди, путаясь под колесами машины. Переключаешь фары на дальний свет. Две длинные полосы падают на дорогу и плывут, равномерно колеблясь в такт покачиванию рессор. Сразу потемнело все вокруг. Фиолетовые звезды рассыпались по небу. Протяжно загудел где-то паровоз; мелькнул впереди огонек и скрылся, потом возник справа, затем слева, опять пропал и снова появился широким пятном света. Идет встречная машина. Чтобы не ослепить шофера, переводишь свой свет на ближний. То же делают на встречной машине; пятно ее света преврати-лось в две маленькие точки, сразу видишь за ними еще много таких точек - все шоссе кажется усеянным беленькими огоньками: идет колонна. Снижаешь скорость и жмешься к правой стороне дороги. Встречная машина быстро приближается, на минуту мелькают очертания ее высокой кабины, она вихрем пролетает мимо, за ней вторая, третья... Эти даже фары не переключают, идут на полном свете: сторонись, мол, колонна идет.

Встречная колонна прошла, но долго еще слышится мощный рокот ее моторов. Куда спешат они, куда несутся, разрезая потоками света темноту ночи? Промчались, как ветер, обдав тебя своим дыханием, напомнив дальние ночные марши с потушенными фарами, замаскирован-ные между деревьями стоянки машин и ту щемящую сердце фронтовую песню, которую напеваешь под шум мотора и шуршание шин.



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ



Канунников страшился гнева начальства, но и не гнался за похвалой - он предпочитал, чтобы его поменьше замечали. Возвращаясь с бурного совещания в обкоме или в облисполкоме, он с удовлетворением говорил: "О нас даже не вспоминали". Естественно, что он дорожил своим местом: это было в достаточной степени солидное и в то же время второстепенное учреж-дение; нужное, но не ведущее; не все видели его успехи, зато и не особенно ругали за промахи.

Он благоволил к Сергееву и старался избавиться от Полякова: у первого все было "в порядке"; действия второго всегда вызывали тревогу. Впрочем, Канунников обеспечил себя документами, удостоверяющими, что он предупреждал, предостерегал, предусматривал. В любое время он мог сказать- "Я ведь говорил! - беспомощно развести руками и скорбно добавить: - Подводит меня аппарат".

Поданная им доклажная записка проследовала ту же цель. Если Поляков не справится со строительством мастерских, то Канунников скажет: "Я ведь не только говорил, но и писал". Если же строительство пойдет успешно, то и это окажется заслугой Кануниикова: он поставил вопрос о Полякове "со всей остротой" и этим заставил его "по-настоящему" взяться за работу.

Однако все складывалось не так, как хотел Канунников. Вот уже больше месяца как он подал докладную, а ответа не было. В обкоме сказали: "Разберемся",- и тут же обязали управляющего Стройтрестом Грифцова принять на себя строительство мастерских. Стройка развертывалась полным ходом. В министерстве тоже ответили: "Разберемся",- и приказали вернуть автобазе снятые с ее счета деньги.

А время шло. В мае и июне загряжская автобаза вышла на первое место, перевыполнила план накоплений, и министерство выделило Загряжску сто пятьдесят новых машин. Поляков организовал контору по загрузке порожних машин во главе с бывшим грузчиком Королевым и бывшим кондуктором Смирновой. Контора дает большие прибыли. Есть над чем поломать голову! Вместо того чтобы снять Полякова, пожалуй, его самого, Канунникова, обвинят в склоке. А тут еще припутался этот проходимец Вертилин. Идет следствие. Назначена ревизия. Конечно, Канунников никакого преступления не совершил, но неприятно: на автобазе проявили бдительность, а он оказался доверчивым растяпой.

Канунников жалел о поданном рапорте. Что, если у Полякова в высших инстанциях "рука"? Не так надо было! Нужно было добиться перевода Полякова на другую базу, в порядке "повы-шения" или для укрепления какого-нибудь периферийного хозяйства,- "убрать с почетом". А теперь заварится каша: ведь Поляков молчать не будет, все выложит. И люди за него. Даже трестовский бухгалтер - подумать только! - и тот опротестовал приказ о перераспределении оборотных средств. Это больше всего поразило Канунникова. Ни в ком нельзя быть уверенным, ни на кого нельзя положиться! Трестовские инженеры и техники торчат на автобазе, увлеклись, видите ли, движением новаторов. Разве в этом заключается искусство руководства? Дал приказ, установил сроки - и проверяй! Чего же ожидать от работников базы, когда нет уверенности в своих, трестовских?

Канунников подумывал о том, чтобы уехать куда-нибудь, пусть без него разбираются. Его часто посылали в командировки: на посевную, уборочную... Получая командировку, он кряхтел, морщился, делал недовольное лицо ("от делa отрывают"), но никогда не отказывался. Зато "в случае чего" говорил: "Гоняют по районам, вот и путают без меня мои люди".

Но его никуда не посылали. Он как бы невзначай заикнулся об этом, ему ответили: "У вас своих дел достаточно". Канунников хотел было просить отпуск ("конечно, не время ехать, да врачи настаивают"), но министр отказал в отпуске до осени.

Однообразно тянулись дни Канунникова. На автобазу он не ездил, сидел в своем кабинете. Прислушиваясь к монотонному стуку пишущей машинки в соседней комнате и поглядывая в окно на свой стоящий у подъезда легковой автомобиль, готовился к драке, на которую сам напросился. Он подбирал порочащие Полякова факты, но понимал, что главное - люди, которые сумели бы поддержать эти обвинения.

Люди, люди... На кого из автобазовских он может опереться? Канунников перебирал в. памяти одного за другим: Любимов, Степанов, Потапов, Тимошин... Эти не подходят. Это "люди Полякова". Вот Горбенко... Как Горбенко? Отношения с руководством базы у него скверные, парень молодой, честолюбивый, поманить его должностью начальника самостоя-тельных мастерских - и весь он тут.

Канунников принял Горбенко благосклонно. Рад, рад... Подтянулись мастерские. В таких условиях трудно перевыполнять план. Жаль, кое-кто недооценивает это... Кстати, что произошло недели две назад на партбюро, за что Горбенко пробирали? Давно хотелось заняться этим, но руки не доходили.

Горбенко молчал.

- В чем же было дело, я спрашиваю? - несколько повысив голос, повторил Канунников.

- Вы бы вызвали директора автобазы да спросили у него,- ответил Горбенко.

- Товарищ Горбенко! - Канунников поднял вверх карандаш.- Не забывайте: вы не у себя в цехе, а в кабинете управляющего трестом. Не уважаете меня, так потрудитесь уважать мою должность и тех, кто меня на эту должность поставил.

Однако Горбенко сохранял свой обычный сумрачный вид и отговаривался короткими, маловразумительными фразами. Дело прошлое, что к нему возвращаться: разговор шел о комплектовочном цехе, но этот вопрос уже решен.

- Кем решен? - возмутился Канунников.- Именно вы должны решать. Это ваше право. Есть у нас единоначалие или нет? Я спрашиваю: есть или нет?

- Есть,- угрюмо пробормотал Горбенко.

- Вы не простой исполнитель, а начальник мастерских,- продолжал Канунников.- Игнорировать вас никто не может. Нельзя превращать начальника мастерских в пешку, нельзя.

Физиономия Канунникова выражала недовольство. Черт знает что! Не умеют работать с людьми, нарушают элементарные права средних командиров, глушат инициативу.

- Нужно выделить мастерские из автобазы,- сказал Канунников,- сделать их самостоя-тельным предприятием. Вот тогда вы будете полным хозяином. Поляков будет вам по договору сдавать машины в ремонт, а уж как вы будете ремонтировать - это дело ваше.

Канунников задел его самое больное место. Горбенко давно хотелось добиться самостояте-льности: сам хозяин - сам отвечаешь. Но он понимал, что в нынешнем виде мастерские не могут быть выделены в самостоятельную единицу. Нет ни собственных помещений, ни порядоч-ного оборудования, объем ремонта невелик. Когда об этом зашла речь, Поляков ясно доказал: выделять надо тогда, когда будут построены новые мастерские. И Горбенко не мог не признать, что Поляков прав.

- Нужно развязать вам руки,- продолжал Канунников.- Выделим мастерские на самостоятельный баланс и подчиним вам строительство. Ничего, ничего, беритесь смелее, поможем. Только вот что... вопрос этот нужно обосновать в деталях. Вам-то видней, что практи-чески нужно. Поэтому изложите свои соображения в докладной записке и представьте ее мне. Никаких расчетов не надо, просто обоснуйте, почему необходимо провести это мероприятие.

- Что же я должен писать? - глядя в окно, хмуро спросил Горбенко.

- Напишите все как есть. Руководство базы рассматривает ремонт как дело второстепен-ное и поэтому мешает работе мастерских. Приведите отдельные факты, докажите, что мастерские необходимо отделить от автобазы. Пишите обо всем прямо, не стесняясь: вам с Поляковым все равно скоро разделяться, миндальничать нечего.

Горбенко по-прежнему молчал.

- Вы меня поняли? - спросил Канунников.

- Разрешите все это доложить директору автобазы?! - объявил Горбенко.

Канунников вытаращил глаза:

- Что доложить?!

- О вашем приказании написать докладную записку.

- Вы что, собственно говоря...

- А ничего! Я, знаете ли, так в армии привык: о полученном приказании докладывать своему непосредственному начальнику.

Канунников поморщился:

- При чем тут армия? Никто не лишает вас права обращаться к управляющему трестом.

- Но никто не лишил меня права обращаться к своему директору,- усмехнулся Горбенко.



"Вот как их всех Поляков прибрал к рукам,- думал Канунников, когда Горбенко ушел.- Да, на автобазовских рассчитывать нечего - круговая порука..."

Он поднял трубку и позвонил управляющему Стройтрестом Грифцову.

- Как дела, Грифцов? Ты когда мне мастерские отстроишь?

- Двигаем, Илья Порфирьевич. А что тебя никогда на стройке не видно?

- Занят, занят, дорогой мой, руки не доходят. Да ведь что ездить? Только мешать. И без меня есть кому с тобой ругаться. Поляков, наверно, в печенки залез?

- Да, уж твой Поляков!.. Все бы ничего, да деньги у него кончаются. Двадцатого не расплатится - приостановлю работу. То я у него в должниках ходил, а теперь он у меня.

- Вот видишь! - подхватил Канунников.- Я ему еще тогда говорил: "Не лезь ты с этими деньгами: начнется стройка - рассчитаемся с Грифцовым". Так ведь нет - полез. И тебя скомпрометировал и меня.

Грифцов засмеялся:

- Мы с тобой тогда неважно выглядели.

- Видишь, с какими людьми мне приходится работать. Свой же человек - и подводит. Будь у тебя прораб вроде моего Полякова, ты бы, наверно, с ним давно распрощался.

- Ну, ну... Я бы такого работника, как Поляков, с руками и ногами. Толковый человек, и люди хорошо подобраны.

- Ты так думаешь? - кисло протянул Канунников.- Значит, у тебя особых претензий нет?

- Особых нет. Насчет денег проследи. Теперь твоя очередь.

Канунников вздохнул:

- Деньги, деньги!.. Поляков так с деньгами напутал, что не знаю, как распутывать буду.

- А что такое?

- Да так, наши внутренние дела,- загадочно ответил Канунников,- как-нибудь при случае расскажу. Но ты с Полякова не слезай, деньги требуй.



Не вышло с Горбенко, не вышло с Грифцовым. Первый - грубиян, второй - размазня.

Канунников снова поднял трубку и позвонил управляющему Тракторсбытом Кудрявцеву:

- Привет, Кудрявцев!

- Здорово, здорово! - загудел в трубке мощный голос Кудрявцева.- Ты чего, опять что-нибудь клянчить? Сначала притворяетесь овечками, потом на облисполком вытаскиваете. Такой вы народ!

- Получилось так, Кудрявцев. Понимаю, что нехорошо, да так вышло. Подвел меня Поляков.

- А чего Поляков? На его месте любой бы так действовал. Тебе хорошо в кабинете сидеть, а у него хозяйство!

- Вот как?! А я тебя на исполкоме по-другому понял.

- Ты что же, хотел, чтобы я на исполком пришел - и лапки кверху? Так не бывает! Он защищает свое, а я - свое. Пиво пивом, дело делом.

- Ну, а запчасти для реставрации?

- Получил я приказ из Москвы: наладить здесь, в области, массовое восстановление. Ссылаются на опыт твоей автобазы. Придется обоим за это дело браться.

- Да, конечно,- промямлил Канунников,- вот получу указания из своего министерства.

- Ох, бюрократ! - загремел Кудрявцев.- Так вот, знай: мы с Поляковым уже договорились, а ты давай жди указании.



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ



Приемщик осматривал "колдуна", изредка бросая короткие фразы: "Аккумулятор - проверить", "Двигатель - заменить кольца", "Сцепление - сменить подшипник"... Все это Нюра записывала в дефектную ведомость, не переставая ревнивым взглядом следить за каждым движением приемщика. Теперь, когда вопрос о замене кузова и кабины был решен, ей хотелось все сменить, все поставить новое. - Радиатор промыть и запаять,- сказал приемщик.

- Николай Кузьмич! - взмолилась Нюра.- Ведь он паяный-перепаянный.

Ответа не последовало. Нюра вздохнула и, посмотрев украдкой на приемщика, записала в ведомость: "Радиатор заменить".

Но когда слесари, отъединив болты и стремянки, сбросили на землю кузов, а затем сняли кабину, что-то дрогнуло в ее сердце. Машина оголилась и стояла, точно раненая птица, беспо-мощно растопырив широкие крылья. Хотя и старенькая машина, а жалко. По болтику все сама собирала.

На время ремонта своей машины Нюра была назначена в бригаду мотористов.



Как опытный врач выслушивает работу человеческого сердца, так и настоящий моторист выслушивает работу двигателя. Сходство это тем более полное, что они пользуются одинаковым прибором - стетоскопом. Но больной, жалуясь, помогает врачу установить диагноз, машина безгласна.

Никто на базе так не чувствовал мотор, как Пчелинцев, никто не обладал таким чутким ухом, как он.

Высокий толстяк с брюшком, которое смешно оттопыривало его и без того куцую, с короткими рукавами куртку, он носил длинные баки, так в детских книжках изображают капитанов дальнего плавания, и держал в зубах такую же, как у капитанов, трубку. Курчавые, окружавшие широкую лысину волосы придавали ему внушительный и даже грозный вид. На самом деле это был добродушный человек, балагур и зубоскал.

Все в Пчелинцеве не соответствовало его наружности. Только он умел особым артисти-ческим жестом отбросить на верстак ненужный ему инструмент, а особый, знакомый всем его помощникам стук молотка по мотору означал: "Готово, убрать!" Когда он вставлял поршень в цилиндр, вид его напоминал хирурга. Но если в операционной господствует тишина, то рот Пчелинцева не закрывался ни на секунду. Он сыпал поговорками и прибаутками, не совсем благозвучными, но всегда очень меткими.

Бригада мотористов была под стать своему руководителю. Это был самый веселый цех мастерской, к тому же самый чистый, просторный и солнечный. Но горе шоферу, впервые попавшему сюда и не знающему, что скрывается за этим весельем.

Водители участвуют в ремонте своей машины. Попав на несколько дней в мастерские, они чувствуют себя здесь этакими контролерами, считают вправе требовать, ругаться, скандалить, придираться ко всему, что, как им кажется, ущемляет их права хозяев машин. Но когда водители попадали в моторный цех, спесь их улетучивалась.

Водитель, знакомый с существующими здесь порядками, безотказно выполнял любое зада-ние, почтительно называл по имени-отчеству всех, от бригадира до ученика. Такое поведение обеспечивало ему благосклонность Пчелинцева. Зато плохо приходилось строптивому шоферу, явившемуся сюда в качестве наблюдателя. Он получал самую унизительную для себя работу - промывку деталей; его именовали не иначе, как "лихачом и аварийщиком".

- Лихач, на промывку! - командовал такому "наблюдателю" Пчелинцев, указывая на ванну для промывки деталей.

- Получай, товарищ аварийщик! - пищал ученик Пашка Севастьянов, протягивая злополучному шоферу моток концов для обтирки.

"Наблюдатель" становился объектом неисчерпаемого зубоскальства мотористов, героем всех шоферских анекдотов. Это, оказывается, он, сдавая экзамены, на вопрос, что такое коленчатый вал, ответил: "Вал, изогнутый до невозможности"; это он заявил завгару, что у него "украли компрессию".

Жаловаться было смешно, огрызаться - только подливать масла в огонь. Виновник нахо-дил в себе достаточно благоразумия, чтобы отмалчиваться, и, получив свою машину, уезжал в твердом намерении в следующий раз вести себя умнее. Бригада именовалась "бригадой отличного качества"; ее можно было бы назвать "бригадой высокой точности": в автомобиль-ном ремонте качество - это прежде всего точность. Здесь никому не делали скидок. Здесь был только один авторитет - умение.

Нюра хорошо знала порядки в моторной бригаде. И все же не могла устоять на месте. Она ходила из цеха в цех, приставала к рабочим, действуя где криком, где лестью. То ей казалось, что на ее машину ставят плохие детали, то собирают небрежно.

Особенно беспокоил ее кузовной цех, где вязали кабину и кузов. Она ощупывала рейки: не из сырого ли материала? Бегала к Смолкину - пусть выпишет дерматин первого сорта: на складе у Синельщикова запрятан кусочек: Нюра не обращала внимания на шуточки ремонтни-ков - пусть, лишь бы ей машину сделали как следует. В ее воображении возникал образ нового, отремонтированного, сияющего свежей краской автомобиля. Такая же машина, как все, никто не обращает на нее особенного внимания, она выполняет обычную работу, ездит в дальние рейсы. Нет больше "колдуна"! Только бы выправили как следует крылья! И Нюра бежала в жестяниц-кую и смотрела, как деревянными молотками выправляют крылья, и придиралась к жестянщику, почему не устраняет маленьких вмятин. На шпаклевку надеется, думает, что все это замажется? Нет, извините, делать так делать! Из жестяницкой она спешила в электротехнический цех и клянчила новые фары. В старых рефлектор никуда не годится.

Как раз в электротехническом и застал ее начальник мастерских Горбенко. Нюра хотела шмыгнуть в дверь, но было уже поздно.

- Вы почему разгуливаете по мастерской?

- Я на минуточку зашла, по делу.

- Отправляйтесь на свое место и работайте,- приказал Горбенко.- Здесь не городской сад, нечего разгуливать.

- Я и без вас знаю, что не городской сад - Нюра вскинула голову и вышла из цеха.

Однако в моторный не пошла, а, переждав, пока Горбенко ушел, вернулась и выклянчила новые фары.

В моторном цехе она держалась тихо, но независимо - здесь все зубоскалы, им только дай повод. Пчелинцев не нагружал ее особенно работой и не запрещал уходить из цеха. Только Пашка Севастьянов, с которым она протирала клапаны, сказал:

- Ты чего бегаешь взад-вперед! На тебя человеко-часы идут, а ты бегаешь!

Нюра вытаращила на него глаза.

- Тебя по четвертому разряду рассчитывают, как и других-прочих,- добавил Пашка главным образом для того, чтобы похвастаться своим разрядом: ему вчера присвоили четвертый.

Нюра рассмеялась. Рассуждения этого подростка забавляли ее.

- И ничего ты не знаешь,- сказала она,- все перепутал: в одно ухо вошло, в другое вышло.

Потом она опять отпросилась у Пчелинцева и бегала по цехам. Но беготня ее была беспо-лезна. Нюра никак не могла за всем усмотреть. Машину разобрали, развезли по цехам, а там уже выписаны наряды, подготовлены детали. Еще слесари увозили в цехи последние агрегаты, а кузнец уже переклепывал на раме кронштейны. К концу дня мотористы еще собирали двигатель, а монтажники уже ставили на место отремонтированные передний и задний мосты. Только успели на следующий день вставить и закрепить двигатель и кабину, как тут же появился слесарь с радиатором. Когда кузов повис в воздухе и медленно опустился на раму, у кузовщика были наготове болты и стремянки. И ведь, кажется, никто никого не звал, а каждый являлся точно, когда нужно. Нюре казалось, что все мастерские заняты ее "колдуном", а ведь тут было много и других машин.

Нюра открывала и закрывала двери кабины, пробовала подушки сиденья - хорошие ли поставлены пружины, ощупывала полик. Когда слесарь полез в кабину, чтобы закрепить ее изнутри, она сильной рукой схватила его: "Ты куда в грязном комбинезоне!" Сбросив свою синюю куртку, она сама поднялась в кабину, стараясь не поцарапать дерматин. Пришли электрики - за ними только смотри! Так напутают провода, что потом не распутаешь. Им ведь что? Есть контакт - и ладно! Но электрики ничего не путали, и провода - красные, желтые, зеленые - аккуратно ложились на свои места, прочно закреплялись, плотно затягиваясь в соединениях черной, блестящей, пахнущей резиной изоляционной лентой.

Подошел Смолкин. Посмотрел на кабину, от удовольствия причмокнув губами, и ласково взял Нюру за локоть:

- Ну как, хороша кабиночка?

Она отстранилась:

- Вам что, руки некуда девать?

Смолкин удивленно смотрел на нее. Только вчера утром она была с ним так ласкова и любезна. Он ушел, посмеиваясь,- такова доля снабженца. Если что нужно, все к тебе, а сделаешь - спасибо не скажут.

Подошел механик, велел заправлять машину. Нюра залила воду, бензин, автол. Механик вернулся, прослушал работу двигателя на разных оборотах. Потом сел за руль. Нюра уселась рядом с ним. Машина тронулась в пробный рейс по городу.

Неужели что-нибудь плохо сделали? Тогда снова разбирать, опять жди. Она вглядывалась в бесстрастное лицо механика. Он вел машину на разных скоростях, пробовал тормоза, прислуши-вался к работе механизмов, останавливал машину, регулировал зажигание, питание. Нюра подумала, что если он сам "доводит", то, значит, все в порядке, иначе он послал бы ее обратно в гараж. Да и ей казалось, что все хорошо. Моторчик работает как часы - нужно думать, сам Пчелинцев делал! И все агрегаты ведут себя - лучше не надо, а про внешний вид и говорить нечего - как с завода! Только кузов осталось покрасить - это мелочь: сегодня покрасят, а завтра в рейс.

Но механик нашел больше недоделок, чем она предполагала. Там подкрепить, здесь положить резину, в этом месте подварить, тут болтик не тот поставили. Пока все это доделы-валось, маляр покрасил кузов, а Нюра собрала инструмент в новенькую клеенчатую сумку.

К вечеру все работы были закончены. Заполнили акт. Нюра понесла его на утверждение техноруку. Любимов подписал, улыбнулся:

- Довольны вы теперь кабиной?

- Очень. Большое вам спасибо!

Когда Нюра сдала акт Горбенко, тот, передавая его нормировщику, сказал:

- Подсчитайте, во сколько обошелся нам этот "колдун".- И, обернувшись к Нюре, добавил: - За месяц доломаете?

Но счастливое настроение еще не прошло у Нюры, и она кротко ответила:

- Я буду ездить аккуратно

Все дела закончены, завтра в рейс, а Нюра все ходила вокруг машины, протирала кабину, наслаждаясь запахом краски, свежего дерева, нового дерматина - всегда приятным запахом новой вещи. Новенькие серые покрышки с четким рисунком протектора, надетые на черные диски, придавали машине нарядный вид.

Сидя в кабине, Нюра вынула из карманчика блузки маленькую фотокарточку Демина и закрепила ее над ветровым стеклом. Этот портрет она раздобыла зимой, оформляя витрину стахановцев. Демин был снят в комбинезоне, из-под которого виднелся ворот гимнастерки. Его глаза, как живые, смотрели прямо на Нюру. Она отклонилась в сторону, но глаза поворачива-лись вслед за ней, и ей казалось, что даже на карточке они меняют свое выражение и становятся то лукавыми, то самоуверенными, с оттенком превосходства. Она положила руки на руль, опустила голову. Вернется он сегодня или нет? Приехал в Москву вчера, выедет обратно сегодня утром и к вечеру должен быть.

Зажглись огни в гараже и конторе. Из городского сада донеслись звуки радиолы; они налетали и спадали, как волны, вместе с порывами теплого, сухого ветра. Во двор все чаще въезжали машины: кончалась вторая смена.

Нюра сидела в кабине, никому не видимая, притаившись, как мышь... Где теперь Демин? Мысленно она представляла себе дорогу от Москвы до Загряжска: Подольск, Серпухов... Тула... Машина Демина шла медленней, чем в ее воображении, иначе давным-давно вернулась бы в гараж.

Звуки радиолы все лились и лились, наполняя теплый вечер щемящей сердце песней. Кто был свободен от смены, ушел в городской сад на оперетту, но Нюра не пошла. Что ей там делать? Она вспомнила грустное лицо Демина, когда он объявил ей о своем отъезде.

Звук сигнала заставил ее поднять голову. В ворота въезжала машина с прицепом. Нюра выскочила из кабины, хлопнув в волнении дверцей. Нет, не он! Она опустилась на подножку. Ну почему его нет? Когда он приедет?

Окно директорскою кабинета было распахнуто, она видела Полякова, к нему входили люди, разговаривали с ним, и никому не было дела до Нюры, она сидела и ждала, и время тянулось бесконечно долго. Она посмотрела на небо, на дальние звезды, потом закрыла глаза. Из много-цветных пятен снова возникло лицо Демина. Нюра положила руки на руль, опустила на них голову и погрузилась в бесконечное ожидание.



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ



Иванов на очередном приеме долго и придирчиво расспрашивал о его, Канунникова, претензиях к Полякову. Канунников был чувствителен к интонациям начальнического голоса и в голосе Иванова уловил осуждение. Только вернулся он в трест, как раздался телефонный звонок из Москвы. Министр прямо обвинил его в попытке сорвать строительство мастерских. Дело зашло далеко, и, если ему не удастся доказать свою правоту, он предстанет перед всеми в непри-глядном облике склочника и интригана. Обдумав положение, Канунников решил столкнуть Полякова с директорами других автобаз - оснований для такого столкновения больше чем достаточно! И повод для совещания есть: итоги работы предприятий за первое полугодие.

Канунников любил такие совещания, тщательно к ним готовился и проводил широко, приглашая гостей из областных организаций и министерства. Работники треста чертили графики и диаграммы, изготовляли щиты, витрины, макеты, альбомы в нарядных переплетах, начальники отделов писали для Канунникова доклад, всем хватало работы! Главной же заботой была подготовка выступлений - мало ли кто там чего брякнет! "Конечно, и покритиковать надо",- говорил Канунников, но понимал под этим право своих подчиненных добавить к потоку славословия крупинки критической соли. Совещанию нужно дать направление, а направление Канунников умел давать. Важно с самого начала сделать загряжскую автобазу "именинницей", организовать два-три "нужных" выступления, а дальше само закрутится. Во всяком случае, в директоре касиловской автобазы Сергееве Канунников был уверен: он-то против управляющего трестом не пойдет, тем более Загряжск обогнал его. Самолюбие задето! Конечно, с Поляковым у него неплохие личные взаимоотношения, но это не страшно. Пусть он "по-дружески" поправит Полякова.

Сергеева срочно вызвали в Загряжск.

И вот они сидят друг против друга, оба дородные, массивные, улыбающиеся, изображая полное довольство этой встречей: один - радушный хозяин, другой - хорошо принятый гость. Канунников отличал Сергеева среди других своих подчиненных: самый старый, опытный и авторитетный директор. К тому же у Сергеева всегда все шло нормально, и уж на него-то можно положиться. Этот не подведет!

Говорили о делах. Канунников на этот раз был сговорчив как никогда, удовлетворял все просьбы Сергеева, хотя и был прижимист: если сразу удовлетворять просьбы подчиненных, то что останется от собственного авторитета?

- Константин Николаевич,- сказал Канунников, когда все дела были закончены,- отставать начинаешь от Полякова?

Сергеев благодушно развел руками.

- Молодежь, энергии больше. И под боком у начальства, все внимание им, вся помощь. Новые мастерские небось не в Касилове, а в Загряжске строите. Пополнение парка ожидается - тоже, говорят, все в Загряжск. Из этих ста пятидесяти машин хоть бы нам с десяточек подбросили!

- Да ведь подвел нас Поляков,- подхватил Канунников,- машины предназначались для всех автобаз, а он сфокусничал в министерстве - наряд выписали для одного Загряжска.

Сергеев удивился:

- Вот как? А я слышал, что машины эти выделены для Загряжска по специальному ходатайству обкома партии.

- Было ходатайство обкома, было... но и Поляков словчил.

Сергеев с сомнением покачал головой.

- Не веришь? - спросил Канунников.

- Тебе лучше знать,- уклончиво ответил Сергеев.

- Не меришь, так вот, полюбуйся.

Канунников достал из стола бумагу и протянул Сергееву. Это было распоряжение минис-терства о передаче новым загряжским мастерским станков из других автобаз, в том числе и из касиловской.

- Видал? - спросил Канунников, забирая письмо.- Это дело рук Полякова. Тебе круглошлифовальный станок с кровью достался, а теперь, будь любезен, отдай Полякову!

Сергеев нахмурился. Он был не из тех директоров, которые что-либо легко отдают. Тем более речь шла о его гордости - круглошлифовальном станке. Для нужд его автобазы этот станок использовался мало, зато несколько районов возили к нему на проточку коленчатые валы - чистый доход. Легко сказать - отдать такую ценность!

- У Полякова - прицел дальний,- продолжал Канунников,- добивается, чтобы мастерские забрало министерство, а его назначили директором. Вот он и стал большим начальником, от области не зависит, прямо Москве подчиняется.

- Дела...- задумчиво проговорил Сергеев, думая о том, неизвестно еще, по чьей инициативе забирают станок,- может быть, само министерство распорядилось, а Канунников сваливает на Полякова.

- Много шуму, помпы - это есть,- со злобой произнес Канунников,- а копнешь, так другое окажется... звону много. К мастерским только приступили, а уже на всю область звон! Едва-едва детали научились реставрировать, а уже на все министерство звон! С виду-то мы скромные, а лезем в большие начальники. Я не возражаю, бывает и здоровое честолюбие, но когда человек подводит своих товарищей по работе, когда он вытягивает свое хозяйство в ущерб другим, то это хуже карьеризма.

- Да, дела...- вздохнул Сергеев.

- Возьми, к примеру, загрузку машин,- продолжал Канунников.- Поставил он свои контрольные пункты, контору организовал с неким Королевым во главе. Для чего, думаешь? А вот я тебе покажу.

Канунников вытащил из стола ведомость, развернул.

- Вот отчет Полякова по загрузке машин. Прямо пишет: "В июне загружено сорок шесть порожних машин касиловской автобазы..." Вот как он тебя разрисовал! Разве не мог он, на худой конец, не упоминать тебя? Написал бы: "Прочих организаций - сорок шесть машин". Так ведь нет, не посчитался ни с дружбой, ни с чем: мы, мол, люди принципиальные, для нас дело на первом плане, а уж личные отношения потом. А по существу - хочет показать, что он за собой всех остальных директоров тянет, в том числе и Сергеева.

Сергеев засмеялся:

- Меня самого какая-то барышня задержала. Ничего слушать не хочет: поезжай под погрузку - и дело с концом. Что ж думаешь? Пришлось ехать и грузиться, с полчаса времени потерял, а не поедешь - милиционер тут как тут.

- Через недельку-две созовем областное совещание по итогам первого полугодия,- сказал Канунников.- Будут представители из Москвы и наше областное начальство. Придется немного одернуть Полякова. Слишком уж зарывается.

- Как же его одернешь, когда он на первое место вышел? Тут хвалить нужно.

- Там, где надо, похвалим, а за ошибки поругаем. Если мы сейчас не одернем Полякова, то он такое натворит, что потом нам и не расхлебать. А ведь с нас спросят: "Где были, чего смотрели?"

- Ну,- протянул Сергеев,- за Полякова с тебя одного спросят. Мы-то здесь ни при чем, мы за свои хозяйства отвечаем.

- Нет, брат, и с вас спросят. Рядом работали, все видели, почему молчали? Надо показать Полякову, что он не один в тресте. Есть и другие автобазы. Ты, Константин Николаич, самый авторитетный директор и твое слово первое. Не думай, я не хочу его гробить, он еще может принести много пользы. Но он зарвался, а мы его поправим, сохраним для дела; как ни говори, человек он способный.

- Мне неудобно выступать,- возразил Сергеев.- Люди скажут: "Сергеев остался позади, вот он и старается опорочить успехи Полякова". Давай уж ты как-нибудь сам.

- Чепуха, ерунду ты говоришь! Тут вопрос не личный, а принципиальный, а ты - в кусты; не годится так. Управляющий трестом один дела не вытянет, вы должны помогать мне, а вы, чуть что, руки умываете. Хотите спокойно жить.

"Спокойно жить!.." Слова, которые говорил ему Поляков, теперь повторяет кто? Канунников.

Несколько минут Сергеев молчал, багровая краска заливала его лицо, потом спросил:

- В чем же мы должны тебе помогать? Склоку разводить?..

Канунников покраснел, глаза его забегали.

- ...Только знаешь, что я тебе скажу, Илья Порфирьевич: не выйдет у тебя ничего, и брось, пока не поздно,- только себя замараешь.

- Так...- Канунников в волнении стучал карандашом по столу.- Ну что ж, давай, давай... Дружба старая у вас, знаю: вместе шоферили. Только имей в виду,- закричал он неожиданно тонким голосом,- не сбить вам меня, не сбить! Ты думаешь, я не понимаю, почему ты Поляко-ва не хочешь затронуть? Боишься, что он и о твоих фокусах не умолчит! Так это выложат и без Полякова.

- Валяй выкладывай! - Сергеев встал.- Но имей в виду: гробить Полякова мы тебе не дадим. Да и, по совести говоря, знаешь, по-нашему, по-простому, по-шоферскому: давно тебя пора гнать отсюда. Вот! А теперь выкладывай кому хочешь и что хочешь!



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ



- Триста километров туда, триста обратно,- болтал Антошкин.- Двести процентов плана и полторы сотни в кармане! - Он захихикал.- Вот прикатим сегодня не ждамши не гадамши к Кузьмину.- И озабоченно добавил:- Нужно в Серпухове в дежурку заскочить, а то в Москву приедем - все магазины закрыты.

- Некогда. Еще за пакетом надо заехать,- ответил Демин, не отрывая взгляда от дороги.

- За пакетом - завтра.

- Нет, сегодня.

- Ты что! В министерстве часа три продержат, пропуска да кабинеты, туда-сюда, нагуляешься по коридорам, а к Кузьмичу поздно приезжать неудобно.

- Вовремя приедем!

Машина, удлиненная прицепом, грузно, но мягко шля по дороге. Заднее стекло в кабине было заставлено тюками, и, что делается в кузове, Демин видеть не мог. Антошкин иногда открывал дверцу и, обернувшись назад, смотрел, в порядке ли прицеп.

Антошкии долго молчать не мог и заговорил снова. Знает он завод, бывал. Там гляди в оба! Ну да и его, Антошкина, тоже не объедешь! Задаст он им жару, до самого директора дойдет.

- Чего ты кипятишься? - усмехнулся Демин.- Там уж без тебя машины получили.

- Между прочим,- сказал Антошкин,- после этих пятидесяти машин еще сто получим,

- Откуда ты знаешь?

- Знаю. Это уж факт! - Антошкин любил покичиться своей осведомленностью.

Он испуганно посмотрел вслед женщине, шедшей вдоль деревенской улицы с пустыми ведрами.

- Все! Теперь не иначе - камеры клеить. Это уж точно! Пустые ведра - камеры клеить, заяц - без бензина загорать.

В Серпухов прибыли в шестом часу. До Москвы оставалось сто километров. Демин объявил пятиминутную остановку.

Демин осматривал машину, а Антошкин с клиентом уже стояли у ларька. Клиент заказал три кружки пива. Антошкин знал, что Демин пить не будет, но промолчал: найдется кому выпить. Пока же, проглатывая свое пиво, он говорил клиенту:

- Ваша работа - будь здоров, ответственная работа. Груз ценный, принимай-сдавай. Еще хорошо, если приедешь прямо под разгрузку, а то, может, только завтра к утру попадем.

- Это почему? - испугался клиент.

- Дела у нас срочные в министерстве,- объявил Антошкин, опрокидывая кружку вверх дном, заглядывая в нее и всем своим видом показывая клиенту, что не мешало бы заказать еще по кружке.

- Уж вы, пожалуйста, сначала разгрузимся, а уж потом по делам,- заказывая еще пива, попросил клиент.

- Оно, конечно, можно,- ломался Антошкин,- да ведь еще водитель.

- Что же он не идет?

- Нельзя! За рулем человек. Что ни случилось, всегда будешь виноват, если от тебя пивом несет.

- Позовите его.

- Демин! - лениво крикнул Антошкин.

Демин, не поднимая головы из-под капота, отрицательно махнул рукой.

- Я же говорил, не пойдет,- сказал Антошкин и, уничтожив вторую кружку, принялся за приготовленную для Демина.

- Нагрел я клиента на три кружки,- объявил он, вернувшись к машине.

- Я уж видел,- улыбнулся Демин.

- Их учить надо,- продолжал Антошкин.- Я этот народ знаю - жучки. В прошлом году с таким вот артистом сельди в бочках возили. Как дождь пошел, он скорее брезенты снимать, чтобы, значит, бочки от дождя набухли и вес прибавили.

- А ты к нему подмазывался за кружку пива.

- Угостил меня человек, я и выпил. Сегодня он меня, завтра я его.

- Твоего угощения он не скоро дождется,- рассмеялся Демин.

- Да,- помолчав немного, проговорил Антошкин,- вот тебе и "Акулина".

- Что за Акулина? - не понял сразу Демин, продолжая ковыряться в моторе.

- "Акулина", говорю, оперетта.- Он искоса посмотрел на Демина.- Завтра пойдут смотреть, а мы с тобой где-нибудь на складе будем ночевать. Впрочем, мне что? Я в Москве дня три проживу, схожу посмотрю.

- Сходи, сходи, потом расскажешь.

- Интересно, с кем Нюрка пойдет? - продолжал Антошкин.- Я думаю, подыщет. Сто новых шоферов на работу оформились, ребята - закачаешься!

Демин не ответил. Неужели она без него пойдет в театр? Он представил себе городской сад, наполненный светом, публикой, музыкой.

Демин обошел машину, потрогал веревки, подбил сбившийся конец, протянул молоток Антошкину:

- Положи на место.

Антошкин небрежно бросил молоток в кабину.

- Ты что, по-людски положить не можешь?! - Демин поднял молоток и положил его в ящик.

Только в двенадцатом часу ночи Демин получил пакет в министерстве. Долго дожидался пропуска, а затем еще дольше - товарища Голицына. Когда все было оформлено и подписано, Голицын хотел запечатать пакет, но Демин движением руки остановил его и, вынув из конверта письмо, прочел. Он проделал это так неожиданно, что Голицын растерялся, а когда пришел в себя, Домин, возвращая письмо, сказал спокойно:

- Все в порядке.

Пораженный, начальник отдела поднялся и, упершись кулаками в стол, во все глаза уставился на Демина.

- Вы что? - сумел наконец он выговорить.- Вам, собственно говоря, что угодно? Вы зачем приехали?

Простодушно улыбаясь, Демин сказал:

- Приказано письмо за подписью министра привезти. Вот я и хотел посмотреть, сам ли министр подписал.

- Распишитесь, получите и уезжайте! - рявкнул Голицын.

Демин переночевал на складе, утром разгрузился и взял обратный груз. К десяти часам утра он был готов в дорогу. Если ехать побыстрей, то часам к семи вечера можно быть в Загряжске: обратный путь всегда короче. И хоть на второй акт, да можно успеть в театр. Нюра, наверно, со всеми пойдет. Но как уехать из Москвы, не побывав на заводе, где автобаза получает пятьдесят новых машин? Вдруг Потапову нужно что-нибудь срочно передать на базу, может быть, что-либо не ладится?

Оставив машину и груз на попечение проводника, Демин сначала трамваем, затем на метро добрался от Карачарова до автозавода. В отделе сбыта он нашел Потапова.

- Еду домой, Иван Акимыч, что передать? - спросил Демин.

Потапов нисколько не удивился появлению Демина.

- Передай Михаилу Григорьевичу, что машины начнем получать в понедельник - все уже оформлено. Выедем отсюда во вторник, пусть вечером подгонит в Тулу машину с бензином - боюсь, с этим горючим не дотянем: машины новые, поедем медленно.

- Передам,- сказал Демин.- Всё?

- Всё, поезжай!

Когда Демин вернулся в Карачарово, было два часа. Теперь уж раньше одиннадцати вечера на автобазу не поспеешь. Не видать ему сегодня Нюры!



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ



Наконец-то он высказал Канунникову все, что о нем думал. Давно пора! Но Сергеева беспокоила мысль о передаче станка и, по совести говоря, тревожили угрозы управляющего трестом. Пронырливый, не разбирающийся в средствах Канунников пойдет на все. Он-то, Сергеев, старый волк, видал, как такие дела делаются! Нельзя надеяться на авось да небось, нужно принимать и свои меры.

- Ты не отмахивайся,- сказал он Полякову.- Канунников - человек вредный, такое накрутит, потом не раскрутишь!

Поляков только засмеялся:

- Он из тех начальников: у самого тенор, а говорить пытается басом.

Сергеев погрозил пальцем:

- Не шути! Нужно и свои меры принимать.

- Будет областное совещание, я ему там все выложу, не постесняюсь. А писать всякие рапорты и заявления - это не для меня.

- Я точно знаю: он вызывал и накручивал Горбенко.

- Какой бы ни был Горбенко, он прежде всего работник, не до склоки ему.

- Как ты в своих людях уверен!

- Склочничают бездельники, а их на базе нет.

Сергеев недовольно морщился! Умный человек Михаил Григорьевич, а до чего наивен! Рассуждает о высоких материях. С такими, как Канунников, не рассуждать, а драться надо.

- Он тебе не только это готовит, ты вот послушай...

- И слушать не хочу, не интересует это меня и не волнует. Ты лучше скажи: на стройке-то ты был? Смотрел?

- А как же! Богатые будут мастерские - завод!

- До завода далеко, а нашему тресту хватит, да еще половину области обслужим.

- А оборудование тебе дают? - спросил Сергеев таким равнодушным тоном, что никому бы и в голову не пришло, что этот вопрос волновал его больше всего.

- Решение намечалось такое,- сказал Поляков, - оставить автобазам только необходи-мое им оборудование, а все остальное забрать для новых мастерских. Решение правильное! Но время идет, а от министерства еще ничего нет.

- Так...- протянул Сергеев.- Выходит, отдай все дяде...

- Изымут только то, что не используется. Например, твой круглошлифовальный станок - зачем он тебе? Ты и сейчас работаешь на нем раз в неделю, а запустим новые мастерские, он тебе и вовсе не понадобится.

- Говорить легко, а отдавать не так просто.

- Наша база отдает все, что имеет! И ведь мы понимаем, что новые мастерские от нас уйдут. Для одной автобазы они велики. Они должны обслуживать всю область, их нужно дальше, до завода тянуть.

- Ну а ты как намерен: на мастерские уйти или на автобазе остаться? - осторожно спросил Сергеев.

- Я - эксплуатационник, мое дело - перевозки.

- А я-то думал: ты на мастерские уйдешь.

Поляков рассмеялся:

- Вот оно что... Думаешь, я для себя эти мастерские готовлю? Дело не в директоре, Константин Николаевич, а в том, что нужно создать в области крепкую ремонтную базу. Завод нужен! И для этого надо отдать самое необходимое. Мы себе в гаражи по паре станков всегда достанем, всеми правдами и неправдами, а поднять такое дело, как мастерские,- штука нелегкая.

Задумавшись, Сергеев некоторое время молчал, потом сказал:

- А ведь распоряжение министерства есть.

- У Канунникова?

- Ага!

- Давно?

- Судя по дате, уже с недельку лежит.

- Маринует! Ох... склока его далеко заведет!

- Он это приказание хочет опротестовать.

- Что ж, придется опять в министерство звонить. Там как раз находится один наш шофер.

- За таким делом надо бы ответственного работника послать.

- Разве водитель не ответственный работник?

- Какой же он ответственный?.. А что-то я Потапова не вижу.

- Потапов уехал в Москву машины получать.

- Ты поручил ему такое дело?

- А что? Разве он в машинах не разбирается?

- Разбирается-то он еще побольше нас с тобой. Да ведь тут дело оперативное, крикуна послать надо, толкача, а Потапов- человек смирный, он и голоса не повысит.

- Ничего, справится.

- Да,- спохватился Сергеев,- а ведь я к тебе с гостинцем.

- С каким?

Сергеев вынул из кармана письмо, повертел им в воздухе:

- Угадай!

- Не берусь!

- Этому письму цены нет.

- От кого же оно?

- Ты на машиностроительном когда должен новые станки получать?

- С первого сентября.

- Так вот,- объявил Сергеев, вручая письмо,- можешь вывозить немедленно!

Дирекция завода извещала, что сдает заказ досрочно.

- Вот видишь,- укоризненно сказал Сергеев,- я тебе полсотни станков устроил, а ты у меня один-единственный забираешь.

- Спасибо, Константин Николаич,- сказал Поляков,- удружил! Завтра начнем вывозку. Ты извини, я распоряжусь.

Поляков вызвал Степанова и приказал ему занарядить завтра десять машин в Касилов на вывозку оборудования с машиностроительного завода.

Увидев, что Степанов замялся, Поляков добавил:

- Придется сломать завтрашний план. Ничего не поделаешь! Упустить станки мы не можем: послезавтра их уже могут не дать. Снимите с кого-нибудь десять машин и замените их попутными: прикажите Королеву направлять туда порожний транспорт, вот и выйдете из положения.

- Видите ли,- нерешительно проговорил Степанов.- Королева сейчас нет: он на линии.

Поляков нахмурился:

- Значит, Смирнова здесь, прикажите ей. Контора-то вам подчиняется?!

- Да, да, конечно. Будет выполнено.



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ



Только выйдя из кабинета директора, Степанов сообразил, что ему следовало проявить большую твердость. Надо было доказать Полякову, что переключать порожние машины без ведома Королева не годится. Но Степанов знал, как ревниво относится Поляков ко всему, что касается строительства мастерских, да и не хотел возражать директору в присутствии Сергеева.

Станки надо вывезти - это ясно. Значит, надо снять десять машин с какого-нибудь клиента, а подводить клиентов не в обычае автобазы. Следовательно, взамен снятых машин нужно предоставить другие, хотя бы попутные порожние машины, то есть тe, которыми ведает погрузочная контора Королева. Но Королеву тоже неудобно подводить свою клиентуру. Если бы Королев был на месте, возможно, они и договорились бы, но Королева нет, и он не любит, когда приказания отдаются его подчиненным, а не ему лично. Да и сами подчиненные ничьих приказов, кроме исходящих от Королева, не признают.

Вернувшись в диспетчерскую, Степанов из-под очков посмотрел на Валю. Она сидела лицом к окну за длинным столом. За этим столом сидели все работники погрузочной конторы. Впрочем, Королев и оба агента весь день были на линии, а для Вали и счетовода места хватало.

Степанов подозвал Валю и, стараясь говорить как можно убедительнее, произнес:

- Вот какое дело, Валентина Ивановна! Сейчас меня вызвал Михаил Григорьевич! Срочное задание. Завтра будем вывозить из Касилова станки для мастерских. Свободных машин у нас нет. Придется вам направлять туда порожние машины.

- А как же клиенты, которым мы обещали на завтра машины?

Степанов развел руками:

- Придется извиниться перед клиентами и послезавтра добавить им машин.

- А почему бы вам, Григорий Филиппович, не извиниться перед своими клиентами и не добавить им послезавтра машин?

- Валентина Ивановна! Разве можем мы подводить своих основных,договорных клиентов?

- Значит, ваших подводить нельзя, а наших можно?

- Из двух зол выбирают меньшее.

- Григорий Филиппович,- сказала Валя.- Нам очень трудно завоевать доверие клиентов, - ведь мы работаем случайными машинами, а их то много, то мало, то вовсе нет. А вы заставля-ете нас терять даже ту небольшую репутацию, которую мы уже завоевали. Мы обманем клиентов, и они уже нам больше груза не дадут.

Степанов вздохнул. Все это так. Им действительно трудно работать! Сегодня много машин, но мало груза; завтра, наоборот, груза много, а машин почти нет.

И тогда Степанов прибег к аргументу, который на автобазе считался неоспоримым.

- Наш спор беспредметен; это приказ директора, и нам с вами остается только его выполнять.

- Я не могу этого сделать без Федора Ивановича,- твердо сказала Валя.

- Вы его замещаете.

И Степанов довольно невежливо наклонился к своим бумагам.

Валя несколько минут стояла, глядя в окно, затем решительно повернулась и вышла из диспетчерской.

- Можно к вам, Михаил Григорьевич? - с тем же решительным видом спросила она, входя в кабинет директора.

Поляков разговаривал с Сергеевым, и Валя прервала его на полуслове. Он вопросительно посмотрел на нее.

- Я получила распоряжение Григория Филипповича о переключении машин. Я не могу этого сделать без Федора Ивановича.

- Разве не вы остались за Королева?

- Я.

- Значит, вы и должны выполнить распоряжение.

Волнуясь, Валя проговорила.

- Получается так: автобазе нельзя подводить своих клиентов, а нам можно!..

Еще не закончив фразы, она поняла ее неуместность, но было уже поздно. Поляков пристально посмотрел на нее.

- С каких это пор контора перестала быть частью автобазы?

- Я не так выразилась.

- Вы ясно выразились: автобазе нельзя, конторе можно. И я спрашиваю: с каких это пор контора перестала быть частью автобазы?

- Она не перестала быть частью автобазы,- сказала Валя,- но у нее есть свои, особые задачи.

- Очень хорошо,- перебил Поляков,- но пока выполняйте задачи, которые ставит перед вами дирекция

Выйдя из кабинета директора, Валя отправилась к Тимошину.

Она нашла его в сварочном цехе. Тимошин, Любимов и ее отец рассматривали лежавшие на столе детали. Валя поняла, что пришла не вовремя.

- Здравствуйте,- проговорила она.- Я потом зайду.

- Пожалуйста, пожалуйста,- сказал Любимов, предполагая, что Валя зашла к отцу.

- Я к Прокофию Михайловичу,- сказала Валя,

- Слушаю,- сказал Тимошин.

Валя молчала. Глядя на оживленное лицо Тимошина, она вдруг поняла, что сама виновата в своей неудаче у Полякова. Разве можно говорить директору "мы" и "вы"? Если бы она правиль-но повела разговор, разве Михаил Григорьевич не понял бы ее! Нужно было доказать ему, какой урон для конторы потерять доверие клиентов.

- Слушаю,- повторил Тимошин и улыбнулся Вале.

Он держал в руках блестящий фигурный стальной валик, на который из маленького оконца под потолком падал короткий луч солнца. И казалось, этот луч играл с валиком, передвигаясь вслед за ним и весело суетясь, когда Тимошин поворачивал валик в своих длинных, тонких пальцах.

Валя молчала. Неужели она сама не может доказать свою правоту директору автобазы, да еще такому директору, как Поляков?

- Не нужно, Прокофий Михайлович! Если вы позволите, я к вам вечером зайду.

- Если дело срочное, то лучше сейчас,- ответил Тимошин, вглядываясь в лицо девушки.

- Нет, вечером,- сказала Валя и вышла.

Итак, она ничего не добилась ни у Степанова, ни у Полякова, а разговор с Тимошиным вовсе не состоялся. Но Валя твердо решила добиться отмены приказа о переключении машин. Она представляла себе завтрашний день, беспокойные звонки обманутых клиентов, суету на складах, где лежат готовые к отправке грузы. Нет, уступить раз - значит узаконить беспорядок. Она посмотрела на часы - до пяти еще есть время. Нужно разыскать Королева и вместе с ним снова пойти к Полякову.



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ



Когда Валя вышла из кабинета, Сергеев рассмеялся:

- С характером девушка.

Поляков усмехнулся, но на душе у него было тревожно. Что-то сделано не то!

- С характером,- повторил он,- да ведь у них работа беспокойная: не всякого загонишь под погрузку. Кстати, Константин Николаич, если мне придется попросить у тебя завтра несколько машин для вывозки оборудования, дашь?

Сергеев удивился:

- Имеешь такой парк - полтораста автомобилей, а для себя, для своих перевозок, просишь?

- Мы не любим ломать суточный план. Сам ввел такой порядок, приходится ему подчиняться. Я, конечно, постараюсь выкроить машины, но на всякий случай спрашиваю тебя.

- Конечно, дам! - сказал Сергеев.- У меня тоже план, но я еще пока хозяин своим машинам. Да и клиентура у меня сговорчивая, держу ее в руках.- Сергеев поднялся.- Если понадобится, позвони, к вечеру буду в Касилове. Только мой совет тебе, Михаил Григорьевич: не уступай, дал приказ - душа вон, но выполняйте!

Оставшись один, Поляков задумался. Он был недоволен собой. Допустим, Валя погорячи-лась; разве это мешало ему выслушать ее? Нехороший прием: поймать человека на неудачной фразе и этой неудачной фразой доказать собственную правоту!

Вскоре вместе со Степановым явились Королев и Валя. Королев шел своей стремительной походкой, наклонив вперед бритую голову, всем своим видом выражая неудержимое стремление к жестокой битве. Заметив это, Поляков сухо спросил:

- Что вы хотели сказать, товарищ Королев?

- А то хотел сказать, Михаил Григорьевич,- еще больше наклонив вперед голову, точно собираясь бодаться, ответил Королев,- не гожусь я вам - снимайте! А пока я начальник конторы, прошу распоряжения отдавать мне, а не моим сотрудникам.

- Хорошо,- спокойно ответил Поляков,- я решу, снимать вас или не распоряжаться вашими людьми. Вы скажите: приказ о переключении машин выполнен?

- Нет!

- Почему?

- До пяти часов еще есть время. Я хотел сначача с вами поговорить.

- Почему же вы начали не с разговора, а с угрозы отставки, которая, кстати сказать, никого не пугает?

- Это дела не меняет!

- Почему же вы все-таки начали не с дела, а со своей личной претензии? - не меняя бесстрастного тона, повторил Поляков.

Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. В кабинете стало тихо, только слышалось стеснительное покашливание Степанова. Потом Королев опустил глаза и тихо произнес:

- Погорячился я, Михаил Григорьевич.

- Вот видите,- сказал Поляков,- вы горячитесь, Смирнова горячится, а дела объяснить некому. Теперь скажите: почему вы недовольны этим распоряжением?

- Контора может нормально работать, только имея репутацию аккуратного и добросовестного перевозчика.

- Значит, машины переключить нельзя?

Королев пожал плечами:

- Прикажите, переключим. Но это принесет конторе вред. И не обижайтесь на меня, Михаил Григорьевич: я ваш приказ выполню, но обжалую его в трест, а если трест не поможет, то в министерство.

- Я не обижусь,- сказал Поляков.

Валя рассмеялась. Степанов, улыбаясь, покачал головой и примирительно сказал:

- Понимаете, Михаил Григорьевич, получается замкнутый круг: и вы правы, и они. Чем шире они развертываются, тем больше отдаляются от автобазы. Кто прав, кто виноват?

Поляков молча шагал по кабинету.

- Видите ли,- сказал он наконец,- в этом инциденте права дирекция: каждая служба базы подчиняется общей задаче. Но мы неправы в другом. Рамки автобазы стали для конторы тесными, подчинить ее работу только нашим, узким интересам - значит тормозить это большое и серьезное дело. Мы обслуживаем город, они - всю область, и даже больше - межобластные перевозки. Контора должна стать самостоятельной. Она окрепла, стоит на собственных ногах. Тресту будете подчиняться. Так что жаловаться на нас уж не придется.

Несколько секунд Королев удивленно смотрел на директора, потом сказал:

- Избавиться от нас хотите, Михаил Григорьевич!

- Нет, нам очень тяжело расставаться с вами, особенно с вашими доходами. Но вашему делу нужен простор. Станете областной организацией, будете работать на Москву, Тулу, Воронеж, Курск. Сейчас вы грузите десятки машин - будете грузить сотни, ваши агенты появятся на всех трактах: в области тысячи машин, они плохо используются. И не пройдет и года, как мы явимся к вам и скажем: "Федор Иванович, Валентина Ивановна! Загрузите наши машины, а то клиентура нас знать не желает, только вас признает". А пока я попрошу вас, дорогие товарищи, сядьте с Григорием Филипповичем и подумайте: сколько машин может выкроить завтра каждый из вас на перевозку станков - оборудование надо вывезти. Вы скажите, сколько машин сможете дать, а где взять остальные, я сам подумаю!

- Выкроим кое-что, Михаил Григорьевич,- весело сказал Королев,- немножко я, чуть побольше Григорий Филиппович.



ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ



Вечер. Машины еще не вернулись с линии, на базе тихо и безлюдно.

Под навесом ходового парка стоял только один "колдун", вышедший сегодня из ремонта. Поляков увидел возле него Нюру Воробьеву. Она вышла из кабины, постояла, вглядываясь во въезжавшую машину, затем опустилась на подножку. Что-то очень тоскливое было в ее позе. Затем она пересела в кабину и сидела там, опустив голову на сложенные на руле руки, только при въезде каждой машины подымала голову и внимательно в нее вглядывалась. Кого-то ждет! Демина! Все ушли в театр, а она не пошла. Одиннадцатый час, а она сидит, не уходит. Да, в двадцать лет и он так ждал, волновался. Поляков позвонил в диспетчерскую и спросил, когда ожидается Демин из Москвы.

- Должен уже быть,- последовал ответ.

- Позвоните клиенту и узнайте, не прибыл ли он на разгрузку,- приказал Поляков.

Он посмотрел на часы. Если до одиннадцати Демин не приедет, Нюре придется уйти: позже никто, кроме дежурных, на базе не остается.

Нюра вышла из кабины.

- Воробьева! - окликнул ее Поляков.

Она подошла.

- Чего задержалась? - спросил Поляков, облокачиваясь на подоконник и заглядывая девушке в лицо.

- Да так, вот машина вышла из ремонта.

- Если тебе надо, можешь еще остаться, я скажу вахтеру.

- Нет, я пойду! - Она повернулась и, не оглядываясь, пошла к проходной.

А через пять минут во двор въехала машина Демина. Пять минут не дождалась! Поляков позвонил диспетчеру.

- Пусть Демин зайдет ко мне.

Демин вручил директору пакет и доложил о просьбе Потапова подослать бензин. Поляков подумал, сколько времени потерял Демин на поездку из Карачарова на завод, поездку, которой ему никто не поручал и из-за которой Нюра не дождалась его. Он все это живо себе представил, но произнес только два слова:

- Хорошо, подошлем.

- Разрешите идти? - спросил Демин.

Поляков не ответил, вскрыл пакет, прочел письмо. Итак, вопрос решен - стройка будет обеспечена средствами.

- Разрешите идти? - повторил свой вопрос Демин.

- Садитесь! - вдруг сказал Поляков.

Демин сел, вопросительно взглянул на директора. Тот смотрел на него. Что значит молодость! Отмахал человек шестьсот километров, а все такой же свежий, только лицо немного запылилось.

- А ведь ждала! - неожиданно сказал Поляков.

Демин растерянно затеребил в руках свой кожаный шлем.

Поляков откинулся на спинку стула, вздохнул:

- Ждала, ждала. Минут пять как ушла. Прозевал, брат!

- Что вы, Михаил Григорьевич! - пробормотал Демин.

- Да,- посочувствовал Поляков,- помытарит теперь она тебя!

Демин молчал, не понимая, серьезно говорит директор или шутит.

- Ты мою Наталью Владимировну знаешь, видал? - спросил Поляков.

Демин утвердительно кивнул.

- Ох, брат, помытарила она меня в свое время, поманежила!

Демин во все глаза смотрел на него, удивленный этой неожиданной откровенностью.

Поляков молчал.

Подумав о предстоящем объяснении с Нюрой, Демин поник. Разве она его выслушает? Буркнет что-нибудь - и всё!

- То-то и оно! - улыбнулся Поляков, угадав его мысли.- То-то и оно! Здесь надо что-нибудь решительное придумать. Хорошо! Иди к "пикапу" и жди меня.

Отфыркиваясь, "пикап" выехал за ворота. За рулём сидел Поляков, Демин рядом с ним.

- Неудобно как-то, Михаил Григорьевич,- нерешительно сказал Демин, догадываясь, куда везет его директор.

Они догнали Нюру на привокзальной улице, почти у самого ее дома.

Поляков притормозил машину, открыл дверцу кабины:

- Ну, друг Демин, бывай, действуй!



ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ



Прошла неделя с того дня, как Максимов уволился с автобазы. Всю эту неделю он провалялся на койке. Идти никуда не хотелось. Об устройстве на другую работу он пока не думал: успеется, есть чем жить.

Он думал о Вале, об автобазе, о тысяче разных вещей, но все это заслоняла одна и та же неотступная мысль о Вертилине.

Конечно, его дело шоферское - куда пошлют, а то, что клиент жулик, так он клиента себе не выбирал. Но ведь не один он работал у Вертилина, были и другие водители, почему же Вертилин связался именно с ним? Почему Поляков, Степанов, диспетчер сразу почувствовали в Вертилине жулика, а он сам только ходил да посмеивался? Почему так получилось? Разве он чужой автобазе? Пятнадцать лет здесь проработал, вырос тут! Каждый шофер сюда стремится - первое автомобильное хозяйство по области, а он ушел и вот лежит на койке. Максимов вспомнил взгляд Полякова, в котором было столько брезгливого пренебрежения, общее собрание рабочих и служащих. Именно на этом собрании почувствовал он, что стал чужим для всех, и окончательно решил уйти с базы.

Когда становилось очень тоскливо, Максимов бродил по городу, выходил на шоссе и медленно шагал к пристани. С пляжа доносились плеск воды, крики и визг мальчишек. Солнце тонуло в реке, окрашивая ее в пышный багрянец. Все так же мчались по шоссе машины. Знакомые водители махали ему из кабин. Машины проносились мимо, оставляя за собой привычный запах бензина. Максимов отвечал на приветствия с беззаботным видом человека, свободного от дел, наслаждающегося отдыхом и полной независимостью. А потом долго смотрел вслед каждой машине, отмечая мелочи, заметные только его зорким глазам: на этой сменили напарника, другую заново покрасили, на третьей поставили новый кузов. Много машин на шоссе, и, как там ни говори, автобазовские лучшие.

А сегодня встретил свой автобус, тот самый, с которого его сняли и перевели на "колдуна". Автобус шел от пристани, и по его запыленному кузову было видно, что он идет издалека. Максимов услышал звонкую детскую песню. В это время, в конце августа, из лагерей вывозят последнюю смену ребят. Сторонясь, он сошел на обочину. Ребята высовывались из окон и протягивали руки навстречу ветру. Девочка бросила Максимову букетик полевых цветов. Он упал на дороге. Максимов нагнулся, поднял его. В автобусе раздался взрыв радостного смеха. Машина умчалась, обдав Максимова пылью и дымом.

Максимов зашел в павильон автобусной станции, с безразличным видом прочитал расписание. Открыты новые пассажирские линии. Мысленно представил остановки - он хорошо знал эти тракты, сколько раз ездил! Прислушался к разговорам пассажиров. Когда кто-нибудь спрашивал соседа о движении, о стоимости билета, ему хотелось ответить, но он сдерживал себя: он здесь человек посторонний.

За перегородкой у телефонного аппарата сидела незнакомая девушка - линейный диспетчер. Она равнодушно посмотрела на Максимова, как смотрят диспетчеры на пассажирок. Вот и здесь диспетчерский пункт организовали, а ведь этого селектора добилась Валя. И контрольным пункт по загрузке машин у переправы - тоже ее затея. На автобазе новые дела, новые люди, а о нем, о Максимове, уже, наверное, забыли.

Однажды он увидел на пристани Королева. Тот быстро шел вдоль причала, и бригадир грузчиков докладывал ему, показывая на работавшие в разных концах пристани механизмы. Вот ведь добился своего человек!

Будничная работа, которую Максимов всегда считал такой неинтересной, теперь, когда он был оторван от нее, казалась ему прекрасной и желанной. Он тосковал по машине, по сборам в рейс, по хлопотам и тревогам шоферской жизни. Но на автобазу возврата нет. Куда-нибудь в мелкий гараж? Нет, извините, он шофер первого класса. Уехать - и дело с концом! Городов много, его в любом месте возьмут, такими специалистами не бросаются.

Приняв это решение, Максимов почувствовал, что имеет право зайти к Вале. Разве нельзя попрощаться? Ведь он уезжает навсегда в Краснодар или в Ростов, в общем, на юг.

Он пришел вечером. Дверь ему открыл Смирнов, молча пропустил в комнату, долго возился, закрывая дверь, вопросительно и хмуро поглядывая на Максимова.

Максимов знал: Смирнов недолюбливает его Стараясь казаться веселым, он спросил:

- Что новенького, Иван Иванович?

- К Валентине?

- Да, хотел повидать Валентину Ивановну.

- Нет дома.

- Зайду в другой раз.

- Скоро придет,- сказал Смирнов, отворяя дверь в комнату дочери и пропуская туда Максимова.

Узкая железная кровать, крохотный столик, тумбочка, этажерка с книгами, марлевая занавеска на окне, в углу платья, покрытые белоснежной простыней, салфетка на тумбочке, маленькое квадратное зеркало, цветная подушка для иголок, черная коробка с мотками разноцветных ниток. Окно выходило в сад, и аромат цветов мешался с неуловимым запахом этой комнаты, хорошо знакомым Максимову запахом Валиных духов.

Из соседней комнаты глухо доносились шаги Смирнова. Он выходил, возвращался, как будто передвигал или переносил что-то. И Максимову казалось, что Смирнов сердится.

Хлопнула наружная дверь. Максимов услышал голос Вали, сначала громкий, затем приглушенный. Недовольна его приходом.

Ему казалось, что прошло много времени, а Валя все еще не появлялась. Что, в сущности, он ей?! Так, знакомый, когда-то на одной машине работали. Зачем он пришел, чего хочет? Об этом уже было поздно думать: Валя вошла в комнату.

Она кивнула ему и задержалась у двери, вешая берет и поправляя волосы. Здороваясь, Максимов встал, потом сел, чувствуя, что мешает Вале пройти. И может быть, потому, что он действительно мешал ей пройти, она села на край кровати.

- Как твои дела? - спросила она.

- Уезжаю.

- Далеко?

- В Краснодар. А у тебя как? - спросил он.

- Работаю.

- Контора новая, мастерские новые,- беспечно сказал Максимов.

Она ничего не ответила, только посмотрела на него. Он пробормотал:

- Шел мимо, дай, думаю, зайду.

- Ну что ж...- сказала Валя.

"Зачем он пришел?" - думала она. Ничто не связывает их, этот человек ей чужд. Он спрашивает о работе, но разве ее работа интересует его? Вот он уйдет, и она будет рассказывать отцу о своих делах, потому что отцу это интересно. А Максимову безразлично. Конечно, она жалела его, как жалеют человека в беде, но не находила слов для утешения и не искала их: боялась, что ее участие он поймет по-своему.



И снова бродил Максимов по городу. Тоска, тоска! Он понял, что никуда не уедет, просто выискивал предлог, чтобы зайти к Вале. Куда, зачем он поедет? Что он этим докажет? До разговора с Валей он еще надеялся на что-то. На что он мог надеяться теперь?

Максимов отправился на автобазу за документами.

Волнуясь, подходил он к гаражу. Сколько лет ходил этой дорогой! Возле палисадника незнакомые лица; новые шоферы оформляются на работу. Максимов, вошел в проходную и, кивнув сторожу, хотел пройти, но тот остановил его:

- Пропуск?!

Максимов удивился:

- Ты что, Афанасьич, не узнаешь меня?

- Как не узнать! Да ведь с базы ты уволен, значит, надо выписать пропуск.

Максимов стоял ошеломленный. Его не пропускают на автобазу! Пятнадцать лет проработал, теперь чужой стал.

Он подошел к окошку.

- Куда, по какому делу? - сухо спросил нарядчик, новый человек, которого он не знал.

- Я здесь работал, уволился, нужно паспорт отметить.

- После двух часов. Сейчас обеденный перерыв,- ответил нарядчик и отвернулся.

А люди входили и выходили. Знакомые здоровались с Максимовым, незнакомые не замечали его. Девушки прогуливались у ворот. Слесари громко разговаривали, усевшись возле забора. Максимову казалось, что все видят, как его не пускают на базу. Из всего, что он пережил, эти минуты были самыми тяжелыми.

Он снова потребовал пропуск. Не стоять же ему у ворот целый час! Он здесь пятнадцать лет проработал, что за порядки!

В проходную вошел Поляков.

- В чем дело? - спросил он.

Нарядчик объяснил: гражданин требует пропуск, не хочет дожидаться окончания перерыва, шумит.

Поляков отчужденно взглянул на Максимова и велел выписать пропуск.

Долго ходил Максимов по автобазе. Стены нового здания уже были выведены, стропила положены, сквозь обрешетку еще не покрытой крыши пробивались тонкие полосы света. Он услышал чьи-то голоса, остановился возле оконного проема и увидел учеников Веньку Гордеева и Пашку Севастьянова, сидевших на ящиках из-под цементного раствора.

- Вон там будет механический цех,- говорил Венька, показывая на длинное и узкое помещение, наполовину огороженное тонкой, еще не законченной кирпичной кладкой.

А Пашка Севастьянов сказал:

- На профилактике подъемники ставят. Поднял машину - и работай под ней!

Слушая их, Максимов вспоминал, как много лет назад он точно так же сидел с Тимошиным, - тогда они только пришли на базу. Он ощутил те смутные запахи, которые почувствовал в первый день своего прихода сюда, когда все было новым и неизведанным. А теперь он знает здесь каждый кирпич.

Ударил гонг. Перерыв кончился. Обычный шум производства оживил гараж, мастерские, стройку.

Максимов вышел на первый двор. Нюра Воробьева протирала новую машину. Увидев Максимова, крикнула:

- Петр Андреич, подойдите!

Максимов подошел.

- Узнаете? - Она показала на машину.

Он сразу догадался:

- "Колдун"?

- Ага! - Нюра открыла кабину.- Смотрите, какая отделочка.

- Хорошо сработали,- сказал Максимов. В голосе Нюры он услышал волнение, которое испытал сам, впервые принимая машину.

- Напарника нового дали, парень молодой, покалечит мне машину. Эх, Петр Андреич, мы с вами на ней верных двести тысяч наездили бы!

Подошел Демин, удивленно поднял брови при виде Максимова, поздоровался.

- Обратно на машину, Петр Андреич?

- Да вот уговариваю, а он не хочет,- сказала Нюра.

Максимов перехватил взгляд, который Нюра бросила на Демина, и опустил глаза. Ну что ж, не всем это дается!

Демин с Нюрой вполголоса разговаривали, уже не замечая Максимова. Одна за другой въезжали в ворота машины, разворачивались, становились на мойку; девушки-кондукторы спешили в диспетчерскую; слесари забирались под машины; на стройке стучали молотки, визжали пилы, скрипел цепью подъемник. Как уйти от всего этого? Работать, работать, крутить километры, взяться за руль, дать газку. Умел он ошибаться, нужно уметь исправлять свои ошибки. И когда к машине подошел новый напарник, совсем еще молодой парнишка, Максимом, отстранив его рукой, сказал:

- Беги, браток, к механику, проси другую машину.

И в ответ на удивленный взгляд напарника добавил:

- Беги, беги, тут шоферов полный комплект!

Но паренек попался строптивый. Он поднял шум и шумел до тех пор, пока не привлек внимание проходившего по двору директора.

- Что происходит? - спросил Поляков.

Паренек объяснил.

- Командуете?! - с неприязнью сказал Поляков.- Ведь вы пришли документы оформить.

Максимов стоял, опустив голову, потом поднял глаза, посмотрел на Полякова:

- Ну... Михаил Григорьевич...

- Так...- медленно проговорил Поляков и кашлянул.- Так. Ну, хорошо. Идите оба к механику, я дам распоряжение.



ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ



Подготовка к совещанию поглотила Канунникова. Он заперся в кабинете; к нему пускали только сотрудников, готовивших материалы. Посетителей, почту - направляли заместителю. Даже телефон и тот был переключен на параллельный. Канунникова соединяли только с начальством. И когда неожиданно позвонил заместитель председателя облисполкома Иванов и спросил, в каком состоянии прибыли новые машины, Канунников растерялся: он не знал, что они прибыли. Впрочем, ему ведь никто об этом не докладывал.

- Получаем машины, Андрей Васильевич,- промямлил Канунников,- получаем.

- Как вы сказали?

- Получаем, говорю.

- Вот как... Интересно. А почему так долго получаете?

Канунников вздохнул:

- Подводит аппарат. Полякову дан категорический приказ: все пятьдесят машин получить и пригнать сюда. Не выполняют, плохо поворачиваются.

- Что же у вас народ такой неисполнительный?

Канунников опять вздохнул:

- Я, Андрей Васильевич, докладывал вам о положении на автобазе. Да вот все по-прежнему.

- А мастерские в каком состоянии?

- Строим, Андрей Васильевич.

- Я спрашиваю: в каком состоянии строитольство, какой процент готовности, что нужно, что мешает?

- У меня сейчас нет под рукой данных. Если вы разрешите, я уточню цифры и доложу вам.

- Вы сейчас чем занимаетесь? - спросил Иванов.

- Готовлю материал к областному совещанию.

- Когда оно у вас будет?

- Пятнадцатого сентября. Может, и вы, Андрей Васильевич, к нам заглянете, большую бы радость доставили коллективу.

- До совещания еще далеко, Я сейчас выезжаю на автобазу, прошу и вас приехать.

- Слушаюсь,- ответил Канунников и, положив трубку, нажал на все звонки: - Машину!

Он помчался на автобазу. Итак, началось! Сегодня вес должно решиться! Если дела на автобазе не понравятся Иванову, то куда, спрашивается, смотрел управляющий трестом? Но ничего, объяснения на правах старшего будет давать он сам, а уж он-то сумеет все объяснить.

Когда он въехал во двор автобазы, Иванов был уже там и вместе с Поляковым осматривал новые автобусы. Автобусы прибыли! Как же Поляков не доложил? Нарочно подвел его, подсидел. Ну, ничего, грузовые еще не подошли, вот он и хотел доложить, когда все подойдут.

- Эти машины из Москвы? - не поворачивая головы, злобным шепотом спросил он у Полякова.

- Да,- ответил тот.

Иванов шел вдоль машин медленной, тяжелой походкой, сутулясь, строго посматривая на него из-под нависших бровей. Обращаясь к Полякову, спросил:

- В каком состоянии прибыли машины?

- В полном порядке.

- Пока прибыли только автобусы,- вмешался Канунников,- грузовые на подходе. Я поэтому вас так и информировал, что еще не все получены.

Иванов вопросительно взглянул на Полякова.

- Все пятьдесят машин прибыли вчера вечером,- сказал Поляков,- грузовые уже пошли в работу, автобусы начнем запускать сегодня со второй смены.

- Как же это вы, товарищ Канунников, не в курсе дела? - нахмурился Иванов.

- Не доложили, Андрей Васильевич,- пробормотал Канунников.

Поляков промолчал. Он мог бы сказать, что еще вчера вечером в трест был направлен рапорт о прибытии машин, что он лично звонил Канунникову, но его с ним не соединили. Однако ничего Поляков не сказал, не разводить же здесь споры и препирательства.

- Подводит вас аппарат, товарищ Канунников, подводит,- с иронией повторил Иванов любимую фразу Канунникова. Пройдя несколько шагов, спросил: - Выдержат ли автобусы наши дороги?

- Выдержат,- торопливо ответил Канунников,- ведь мы их по городу пустим, по асфальту.

- А сколько они топлива расходуют?

Канунников не знал норм расхода на этих машинах. Да и на старых он никак не мог упомнить этих проклятых граммов. Допустил промашку! Надо было взять с собой трестовского инженера, мало ли что еще по технике спросит Иванов.

- Какая же у них норма расхода? - повторил свой вопрос Иванов.

- Пол-литра на километр, - ответил Поляков.

- Длинна машина,- говорил Иванов, обходя автобус,- на наших улицах ей, пожалуй, будет тесновато. Какой у нее радиус поворота?

- Одиннадцать с половиной метров,- сказал Поляков.

Канунников больше не вмешивался в разговор. Оплошал: надо было взять с собой инженера. Вот так всегда! Разве не мог Иванов предупредить его хотя бы вчера, что собирается приехать на автобазу? Он бы все предусмотрел, подготовил. А теперь, конечно, Поляков на первый план выскочил.

Поляков продолжал давать объяснения. Он делал это с удовольствием, видя, что Иванов любит технику и разбирается в ней.

Канунников молча брел за ними, с беспокойством поглядывая на противоположный навес. Там стояли последние три paзобранные машины, три "гроба". Черт возьми, не мог Поляков убрать их с глаз долой! Когда Иванов подошел к ним, Канунников, заискивающе улыбаясь, сказал:

- Вот, Андрей Васильевич, пока новых машин не было, приходилось такие восстанавливать и работать. Всего три штуки осталось

- Правильно,- сказал Иванов,- новые- новыми, а старенькие тоже выбрасывать нельзя.

- Сорок машин восстановили, Андрей Васильевич.

- Очень правильно,- серьезно повторил Иванов.

Канунников расцвел, но Иванов спросил, во что обошелся ремонт этих машин, как они себя ведут в эксплуатации, и отвечать снова пришлось Полякову. Черт возьми, как же он, Канунников, не подработал этих вопросов?

Подошел Потапов. При виде его Иванов улыбнулся:

- Ивану Акимычу!

- Здравствуйте, Андрей Васильевич, пожаловали наконец.

Канунников вытаращил глаза: вот она, рука-то! Поляков тоже удивился: он не знал, что Потапов знаком с Ивановым, старик никогда не говорил об этом.

Иванов и Потапов, улыбаясь, смотрели друг на друга.

- А ты все такой же, Иван Акимыч,- говорил Иванов,- ничего тебе не делается.

- А ты вот сдал, Андрей Васильевич, сдал.

Иванов повернулся к своим спутникам и, точно извиняясь, сказал:

- Вы нас простите, товарищи, старые знакомые - вот свиделись.

Сложив руки на животе, чуть наклонив в сторону голову и изобразив на лице умиление, Канунников объявил:

- Это наш золотой фонд, бережем старые кадры.

Всем стало неловко. Иванов нахмурился.

- У меня был точно такой же случай,- продолжал Канунников,- приезжаю в одно село...

- Ну, работай, Иван Акимыч,- перебил его Иванов,- я еще к тебе подойду.

Цех за цехом обходил Иванов автобазу.

- Мастерские, гаражи - все это хорошо,- говорил он,- но имеют ценность, лишь поскольку ваши машины хорошо обслуживают население. Построили вы в районах будки для пассажиров - мелочь, но и по этой мелочи люди чувствуют вашу заботу. А ведь на линии вы представляете государство, вы - предприятие государственное!

- Делаем, делаем, по силе возможности,- твердил Канунников.

За эти два часа он узнал об автобазе больше, чем за два года управления трестом.

Долго осматривали стройку новых мастерских.

В серой дымке наступающего вечера белел короткий отрезок шоссе, проложенный от дороги к мастерским. Иванов вытянул руку, как бы продолжая это шоссе.

- Протянем его дальше, до московской дороги. Весь этот участок должен быть ваш, товарищ Поляков, деритесь за него. Со временем поставим здесь новый гараж для автобусов, станции обслуживания, бензоколонки. Место удобное: на стыке двух шоссе, станция и пристань рядом. Как вы считаете: удобное место?

- Очень удобное,- торопливо заговорил Канунников,- а о станции обслуживания мы давно мечтаем, да ведь это не наше прямое дело, тут министерство должно действовать.

- А кстати, почему стройку ведет автобаза, а не трест? - спросил Иванов.

- Так получилось, Андрей Васильевич, так утвердило министерство. А как стройка закончится, мы эти мастерские подчиним тресту и будем обслуживать всю область.

- Ну что ж,- сказал Иванов,- область давно нуждается в авторемонтном заводе. Все в Москву гоняют.

Иванов попрощался и, позвав с собой Канунникова, пошел к машине.

- Настоящее дело делают люди,- не глядя на Канунникова, сказал он,- надо помогать.

- Андрей Васильевич! Мой аппарат не вылезает с автобазы, все делаем по силе возможности.

- Кстати, товарищ Канунников,- спросил Иванов,- какая у вас специальность?

Канунников растерялся:

- Я, видите ли, Андрей Васильевич, в общем на руководящей хозяйственной работе, в основном.

- Общо, общо,- сказал Иванов, открывая дверцу машины и поворачиваясь к Кануннико-ву. Нужно конкретнее. Вы подумайте, какую работу вы бы взяли, такую, настоящую, чтобы по специальности, а главное, как вы говорите, по силе возможности. Понятно?

- Понятно,- осипшим голосом выговорил Канунников.



Иванов уехал. Вслед за ним, ни с кем не попрощавшись, уехал и Канунников. В кабинете остались Поляков и Тимошин.

Шоферы хлопотали у новых автобусов. Мощные машины, рокоча моторами, выезжали из ворот. Их провожала толпа свободных от смены рабочих. Дежурный диспетчер, посматривая на часы, взмахивал рукой, давая отправление. Была в этом некая торжественность, как и обычно, когда новые машины, выезжая в первый рейс, начинают свою трудовую жизнь.

На стройке, возле склада, выгружали станки в больших деревянных ящиках, меж планок виднелся черный толь. Скоро начнется монтаж оборудования. Исчезнут следы стройки; вместо кирпича и леса здесь будет металл, вместо строительных механизмов - автомобили, и грохот бетономешалок заменит равномерный стук станков.

Поляков видел удачи и неудачи, достижения и ошибки. Но вот стоит большой гараж, и в нем не три машины, как было когда-то, а триста. Вот новые мастерские - начало целого завода. Разве не малое дает жизнь большому?

- Акт на передачу конторы Королева принесли,- сказал Тимошин, разглядывая лежащие на столе бумаги.- Уходят понемногу. Да и мастерские, наверно, скоро уйдут; расстанемся мы с тобой, Михаил Григорьевич.

Уходят Королев и Валя, бывшие грузчик и кондуктор, но уходят они на большое дело, которое сами создали и которое создало их. Уйдет бывший ученик токаря Тимошин - талант-ливый изобретатель, настоящий коммунист. И на смену им идут новые - Демин, Нюра... А там? Кто знает, может быть, Пашка Севастьянов и Венька Гордеев опередят всех? Разве не стоило отдать этому столько лет труда и разве не в этом настоящая жизнь?!

Не отрывая взгляда от станков, Поляков сказал:

- Наши дела - как наши дети: вырастая, они уходят в собственную жизнь.

- Да,- сказал Тимошин,- но из-за этого мы любим их не меньше.



Москва
1949-1950