– Да, да, конечно, Вениамин Александрович, Таня ведет дневник.

И все же в словах его звучала не только жалость. «Напишете новый роман». В этом был весь Каверин: книга – прибежище от треволнений и невзгод, единственный целитель и избавитель.

Каверин начал публиковаться в 19 лет – был самым молодым из «Серапионовых братьев», литературной группы, возникшей в Петрограде в 1921 году и объединившей талантливых писателей, не принимавших серости и диктата. Группа подвергалась шельмованию, как выразительница «чуждых» влияний, и в конце двадцатых годов прекратила свое существование. Однако именно она дала советской литературе ряд крупных мастеров – от благополучного конформиста Федина до гонимого Зощенко. Их судьбы отразили пути-дороги нашей интеллигенции, но никто в этой группе не был репрессирован. «Одних уничтожить, других купить» – так можно сформулировать сталинскую политику по отношению к интеллигенции. Из этой формулировки к «серапионам» применили вторую часть. «Буржуазная» литературная группа импонировала Сталину своей респектабельностью. Для имперского двора Федин и Тихонов подходили больше, чем Клюев и Бабель.

Но не всех «серапионов» удалось купить. Судьба Зощенко известна. Не удалось «купить» и Каверина. Он ушел из жизни (последним из «серапионов»), ничем не запятнав своего имени, отказался клеймить «убийц в белых халатах», наоборот, защищал гонимых, помогал им, как мог, по Москве ходили его письма Федину, где осуждал того за отношение к альманаху «Литературная Москва», Пастернаку, Солженицыну. На всех изломах нашей трагической истории Каверин оставался настоящим писателем и порядочным человеком.

Я прожил рядом с Кавериным 35 лет. Мы были людьми разных поколений, разных судеб. Он – петербуржский интеллигент, я, в представлении некоторых писателей, шофер, вошедший в литературу модной производственной темой – своими «Водителями». Интерес ко мне возник у Каверина случайно.

Гуляли мы с Казакевичем, Каверин к нам присоединился, шли, разговаривали, вернее, Каверин разговаривал с Казакевичем, не обращая на меня внимания. Зашла речь о раскопках Генриха Шлимана в Микенах, я назвал какую-то дату. Каверин снисходительно, не без некой барской пренебрежительности, усмехнулся: «Вы ошибаетесь» – и назвал другую дату.

Я не стал спорить. Вечером он позвонил:

– Я должен перед вами извиниться, вы оказались правы.