От работы отрывают, непрерывно звонит телефон, один за другим приезжают иностранные корреспонденты, я им говорю: «Опубликуют роман, все узнаете», но они, дотошные, расспрашивают, сообщают: «В Москве готовится литературная бомба…»

Разыскал я Шатуновскую, дозвонился, она болеет, попросила позвонить недели через две. Говорила слабым голосом, неохотно: или совсем плоха, или не хочет обсуждать «кировскую» тему, может, запретили?..

24 июня открылся съезд писателей, теперь уже не РСФСР, а СССР. Докладчику, Маркову, стало плохо на трибуне, увезли в больницу, доклад за него дочитал Карпов.

Перед съездом Гранин обещал сказать в своем выступлении о моем романе. Не сказал. Спрашиваю: почему? Отвечает: «Верченко отсоветовал, мол, будет хуже для романа».

На следующее утро я позвонил Яковлеву.

– Он уезжает на съезд писателей, – ответил секретарь, – позвоните вечером.

– Вот со съезда я и говорю.

Подействовало. Яковлев курирует съезд. Соединили.

– Александр Николаевич, – говорю, – я разыскал Шатуновскую, есть ее телефон, со мной она говорить не стала, а вам, конечно, скажет, где материалы по Кирову.

– Материалы и без Шатуновской можем найти. Дело в политической целесообразности возвращения к этому вопросу, – сухо ответил он.

– Смотрите… Второе: на съезде о романе хотел говорить Гранин, но ему не позволили, выкручивали руки, как и Евтушенко на прошлом съезде.

– А что, выступление Гранина помогло бы роману?

– Конечно, это общественное мнение.

Он нетерпеливо возразил:

– Анатолий Наумович, кто может Гранину выкрутить руки? Или тому же Евтушенко? Они сами кому хотите выкрутят руки.

– Ладно, и, наконец, последнее. Я сделал новый вариант романа, снял то, что вас не устраивало. Как мне его вам передать?

– Это вопрос техники. Я читал роман как частное лицо, теперь он должен пройти официально через определенные инстанции. Наш отдел культуры пусть почитает, и Союз писателей пусть обсудит, свое мнение выскажут.

– Поправки дали вы , Александр Николаевич, я работал над вашими поправками, пожалуйста, посмотрите, сделал ли я то, что вы предлагали. Никому, кроме вас, я роман не дам, а вы уж решайте – будете роман читать или передадите в отдел культуры, в Союз писателей, в архив, в Театр сатиры, в Госцирк, наконец, кому угодно, это уж дело ваше.

– Анатолий Наумович, зачем вы так?!

– А как еще, Александр Николаевич?! Мы с вами сидели два часа, все вроде бы обговорили, я месяц работал, это ведь не очерк, роман, почти тысяча страниц. А теперь вы отдадите его людям, которые не знают о нашем разговоре, не знают о той работе, которую я проделал. Они сами накидают мне еще тысячу поправок, на это они мастера. Мой роман, Александр Николаевич, – это не футбольный мяч, который можно гонять от одного игрока к другому.