— У тебя уже была одна самоволка, — продолжал Воронов безжалостно, — за носочками, за шарфиком в Москву отправился; вернулся — простили: работай, оправдай доверие. Вон люди по пятнадцать лет у нас работают, а спроси, хоть раз прогуляли, убегали за носочками?

Воронов замолчал, приглашая меня спросить у присутствующих, поступали ли они так, как поступил я.

Я, естественно, не спросил.

— Мы свое дело сделали: могилу перенесли, документы сдали, обелиск поставили. Невидный обелиск, согласен, но от души, от сердца поставили. Чего же ты теперь хочешь? Хочешь доказать, что мы не так все сделали? Мы не сделали, а ты вот сделаешь? Это ты хочешь доказать?

Это был удар ниже пояса, такое могло вообразиться только самому инквизиторскому уму.

— Я ничего не хочу доказать, — возразил я, — просто хочу узнать имя солдата.

— А для этого, дорогой мой, — проговорил Воронов торжествующе, будто поймал меня на самом главном, — а для этого есть соответствующие организации. Ты что же, им не доверяешь? Думаешь, они не будут заниматься? Думаешь, они бросят? Только ты один такой сознательный? Не беспокойся, есть кому подумать, есть кому позаботиться.

Инженер Виктор Борисович сидел за одним столом с Вороновым, опираясь на палку, с поникшей головой. Было непонятно, слушает он Воронова или не слушает.

Оказалось, слушает.

Он поднял голову.

— А кто должен думать о наших могилах? Разве не наши дети?

Воронов от неожиданности даже поперхнулся, потом развел руками:

— Ну, знаете… Мы не можем…

— Нет, уж извините, — перебил его Виктор Борисович, — уж позвольте мне сказать. Вот вы говорите: дорогу надо строить. Да, надо. Только если дети перестанут о нас думать, тогда и дороги не нужны. По этим дорогам люди должны ездить. Люди!

Воронов мрачно помолчал, потом ответил:

— Да, люди, А чтобы стать людьми, надо чему-то научиться в жизни, научиться работать, проникнуться сознательным отношением. Человеком стать!

— Вот именно: человеком! — подхватил Виктор Борисович. — Именно человеком! А то мы все говорим: «Человек с большой буквы», только эту большую букву понимаем как прописную… — Виктор Борисович начертил пальцем на столе большую букву «Ч». — Нет, это не прописная буква. Это то, что зарождается в таком вот Сережке. И сохранить такое чувство в мальчишке — ценнее всего. Вы уж извините меня! Вот таким бы хотелось видеть настоящего руководителя.