— Непонятно, о каком социализме вы говорите, — сказал вдруг Каневский.

— То есть как?! — опешил Глеб. — Я говорю о нашем социализме, который победил в нашей стране.

— Социализм не может быть наш или не наш, — глядя в тарелку, сказал Каневский, — социализм — это абсолютное понятие. Немецкие фашисты тоже называют себя социалистами. Вообще, пока существуют армия, милиция и другие средства насилия, нет социализма в его истинном значении.

Глеб растерянно молчал, потом заулыбался.

— Смотрите-ка, Каневский, оказывается, теоретически подкованный товарищ, а я и не знал.

И заторопился:

— Ладно, ребята, давайте по последней.

Все, кроме Каневского, допили. Глеб потребовал счет, объявил, сколько с каждого, все выложили деньги. Вышли на улицу. Было часов десять вечера. Моросил дождик Каневский нахохлился, поднял воротник пальто.

— Ну, кто куда? — не то спросил, не то распрощался таким образом Глеб и пошел с Сашей.

Пройдя несколько шагов, спросил:

— Что скажешь, дорогуша?

— Ты о чем?

— О Каневском. Построить социализм в одной стране невозможно. Это ведь теория Троцкого. Вспомни, дорогуша.

Глеб прав, но не хотелось топить Каневского.

— Он говорил не о нашем, а о немецком, фашистском государстве.

— Нет, дорогуша, меня на кривой кобыле не объедешь! Как он сказал? Вообще нет социализма, пока существуют армия, милиция… Заметь, не «полиция», а «милиция»… Дорогуша! Это же про Советский Союз сказано.

— Милиция, полиция, подумаешь! Не строй из мухи слона.

— А если эти слова завтра станут известны там, — он кивнул в сторону улицы Егора Сазонова, где находился НКВД.

— Откуда они станут известны?

— Откуда? От верблюда! Допустим, от меня.

— Вот как?!

— Да, да! Разве ты все обо мне знаешь? А может быть, и от тебя!

— Даже так?!

— Да, дорогуша, даже так. Я тоже не все о тебе знаю. А возможно, от Лени. Мы оба его не знаем. Или от самого Каневского. Кто он такой? Нас потащат и спросят: говорил он такое? Говорил. Почему не сообщили? Вот тебе и статья: за недонесение. В лучшем случае. А в худшем — троцкистская группа.

Глеб вдруг остановился, повернул к Саше налитое кровью лицо, затряс кулаками, чуть не закричал:

— Мне иногда реветь охота, как голодной корове! Позвали человека в компанию, ну, посиди тихо, спокойно, проведи время по-человечески, в кругу друзей… Нет, надо болтать черт-те что, выпендриваться, подводить людей под монастырь!