— Что вы, Варя, нисколько! Я рад, что вы приходите.

Он часто вспоминал Сашу.

— Саша — натура художественная. Он простодушен, созерцателен, очень наблюдателен, его суждения о прочитанном свидетельствуют о тонком вкусе. Однако время стимулировало активные стороны его натуры и он не пошел по пути, предназначенному ему природой. Но моей библиотекой он пользовался широко, много читал.

— Какие книги он любил?

— Он прекрасно знал русскую классику, особенно Пушкина. Пушкина мог читать страницами наизусть, хорошо знал Толстого, Гоголя, Чехова, Салтыкова-Щедрина. Не любил Достоевского.

— Я тоже не люблю Достоевского, — сказала Варя, — кишки рвет.

— Со временем, может, и полюбите… Да, так о Саше. Он любил французов, особенно Бальзака и Стендаля, он ведь читает по-французски.

— Да? — удивилась Варя. — В нашей школе был немецкий.

— Саша кончил школу раньше вас лет, наверно, на пять, а тогда были и французский, и немецкий. Позже остался только немецкий. У меня неплохая библиотека на французском, и Саша читал в подлиннике. К сожалению, он не пошел на филологический, считал, что стране нужны инженеры. Впрочем, ситуация, в которую он попал, может изменить его жизненный путь: страдание обостряет душевную наблюдательность, развивает художественное дарование, да и после ссылки вряд ли он сумеет вернуться к общественной работе.

— Может быть, его дело пересмотрят, может быть, его освободят, ведь он ни в чем не виноват.

Михаил Юрьевич с сомнением покачал головой.

— Освободят? Про такое мне не приходилось слышать. Хорошо еще, если освободят, когда он кончит срок.

— То есть как? — изумилась Варя.

— Я этого не утверждаю, но допускаю, могут и не освободить, я знаю такие случаи — политическим добавляют срок. В нашем подъезде живет Травкина, знаете ее?

— Видела. Я ее дочь знаю.

— Вы знаете младшую дочь, а старшая в ссылке, думаю, года с двадцать второго, то Соловки, то Нарым. Впрочем, она эсерка, не хочет отрекаться от своих взглядов, может быть, поэтому. Возможно, с Сашей такого не произойдет.

Он смотрел на Варю своим косым взглядом из-за пенсне.

— Софье Александровне этого говорить не следует. Будем надеяться, что с Сашей все будет в порядке.

— Конечно, я ничего ей не скажу, это ее убьет, она живет только одним: снова увидеть Сашу, в этом вся ее жизнь.

— Вот и хорошо. Будем и мы ждать. Саша вернется и со временем разовьет талант, данный ему природой. Для политики Саша слишком простодушен, доверчив, там нужны другие качества. Когда его исключили из института, я советовал ему уехать к отцу, к дяде, это бы его спасло, о нем бы забыли. Он меня не послушался, свято верил в справедливость — вот вам еще одно доказательство его простодушия.