Ивашкин тронул его за рукав.

— Не надо бы скандалить, ребята!

Володя бросил на него презрительный взгляд.

Появился упитанный человек с двумя шпалами в петлицах.

— У кого претензии?

— Мы не можем и не обязаны оплачивать транспорт, — через плечо бросил Володя Квачадзе.

— Идите пешком.

— А вещи? Вы понесете?

— Ты с кем разговариваешь?!

— Мне все равно с кем… Я спрашиваю: кто понесет вещи?

— Норма прогонных утверждена народным комиссариатом внутренних дел, — сдерживая себя, объявил начальник.

— Пусть ваш народный комиссар и ездит по таким прогонным.

— Ты что, обратно в лагерь захотел?

Володя уселся на корточки возле стены.

— Отправляйте!

— Сумеем отправить!

— Пы-жалста!

— Конвой! — крикнул начальник.

Вышли два конвоира, подняли Квачадзе, скрутили назад руки.

— Оттого, что вы его связали, у него деньги не появятся, — сказал Саша.

— Тоже захотел?! — багровея, закричал начальник.

— И у меня от этого деньги не появятся, — спокойно продолжал Саша.

Начальник отвернулся и приказал:

— Телегу загнать во двор.

Квачадзе повели внутрь комендатуры.

Ивашкин кашлянул.

— Нарвемся, ребята!

Карцев не поднял век.

Открылось окошко.

— Соловейчик!

Борис подошел.

— Оплатите сейчас возчику свои прогонные, остальные доплатит уполномоченный в Богучанах. Ему передадите этот пакет, тут документы на всех. Выходите!

Они вышли на улицу. Из ворот управления выехала телега, за ней два верховых конвоира с винтовками. На телеге лежал связанный Володя Квачадзе, непримиримо косил черным злым глазом.

Партия двинулась.

4

У кирпичной стены встали мальчики, на скамейки сели преподаватели, на землю — девочки, приодетые, радостные, торжественные. Кончили десятый класс, кончили школу, расстаются с ней навсегда. Только Варя не пришла.

Не явиться в такой день! Нина задыхалась от возмущения. Не проститься с классом, с товарищами, с которыми провела десять лет жизни, не оставить на память даже фотографии. Не подумать, в какое положение ставит ее, свою сестру, перед педагогическим коллективом.

Несколько дней назад в учительской к ней подошел математик, хвалил Варю — «даровитая барышня». Слово «барышня» неприятно кольнуло. В сестре действительно появилось что-то подчеркнуто несовременное, волосы она носила на прямой пробор, но не просто стягивала их узлом на затылке, а напускала на уши, как женщины на старинных портретах. И взяла манеру поворачивать голову, будто смотрит на все сбоку, со стороны.