Опустив голову, она молчала, долго молчала, потом сказала Глебу:

— Глеб, вы стоите лицом к бараку. Сколько там женщин на скамейке?

— Четыре.

— А когда вы пришли, были три?

— Да.

— Четвертая в зеленой кофточке?

— Да.

— Одна из тех, кто следит за нами. Поэтому я и не разрешала себя провожать до барака. И если я сейчас с вами уйду и не вернусь ночевать и тем более не выйду утром на работу, меня кинутся искать. Мы можем прямо сейчас уехать? Есть поезд?

— Ленинградский поезд днем, в двенадцать часов.

— Вот видите! Я могу уйти только в выходной.

— Когда он у тебя? — спросил Саша.

— Послезавтра.

— Рискованно ждать, — сказал Глеб, — не обязательно ехать поездом, можно пароходом, а потом где-нибудь пересесть.

— Милый Глеб, у них свои люди и на вокзале, и на пристани, даже на автобусной станции. У нас кое-кто пытался уехать, поймали. Важно, чтобы здесь хватились возможно позже, поэтому бежать надо в выходной. — Она усмехнулась. — Какое слово — «бежать»…

— Мне оно нравится, — пытался пошутить Глеб.

Саша встал.

— Послезавтра утром мы ждем тебя у нас дома. Постарайся прийти пораньше, могут возникнуть другие варианты.

— Я буду ровно в девять. Как вы понимаете, без вещей. — Она улыбнулась, наконец-то это была ее прежняя застенчивая улыбка. — Придется вам, Глеб, справлять мне новый гардероб.

На следующий день Глеб оформил увольнение. Семен Григорьевич поморщился, но никуда не денешься — человеку надо к новому месту службы. Глеб ему сказал, что уедет дня через три, а сам взял билеты на завтра, на ленинградский поезд, были у него знакомые в городской кассе, все сделали.

Вечером дома, собирая вещи, Глеб говорил Саше:

— Хватятся ее, а она уже в Калинине, пока расчухаются, она уже Дубинина Елена Ивановна. Звучит?

— Звучит.

— Всесоюзный розыск? Это милиция, прописка, отделы кадров. В загс не сунутся. Тем более ее старый паспорт перечеркнут и отдадут мне, девки знакомые, а я его сожгу. Заберем ее сына, а там, глядишь, и своего соорудим. Как думаешь?

— Дело нехитрое.

Глеб закрыл наконец чемодан, поставил на него баян, подсел к столу.

— Ну что, по прощальной?

— Учти, при Лене тебе придется с этим сократиться.

— Не беспокойся. Все будет в пределах разумного. Ведь мне, дорогуша, уже под тридцать. Как это твой Пушкин говорил насчет женитьбы?

— «Кто в двадцать лет был франт иль хват, а в тридцать выгодно женат».

— Вот за это давай и дернем!